– Расскажи ещё что-нибудь про Айседору Дункан, – просила Вика подружку-с-первого-класса.
– Да ну её! Она плохо кончила, – вдруг хмурилась подружка и, немного пожевав карандаш и что-то написав в своём вечном замызганном блокноте, говорила Вике: – Или вот Ольга, жена Пикассо. Дягилевская кордебалетчица. Пикассо пришёл рисовать декорации к Дягилеву, увидел Ольгу и полюбил. А у неё были ноги не только толстые и короткие, как у тебя, но ещё и кривые, ей-богу!
– И что? Она тоже имела успех?
– Имела! – саркастически усмехалась начитанная подружка-с-первого-класса. – Она вышла замуж за Пикассо, и он нарисовал кучу её портретов. Ольга красивая. Ольга не очень красивая. Ольга, страшная как чучело. Ольга – вообще квадрат.
– Она так подурнела замужем за этим Пикассо? – удивлялась Вика.
– Да нет. Как страшная была, так страшная и осталась. Пикассо, он просто этот… – подружка-с-первого-класса листала свой затрёпанный блокнот, – импрессионист. Ну, он так видел, короче. Пока всё было хорошо, она была красивая. А когда уже всё поплохело, так и он её видел чучелом моржовым.
– Что, эта пикассовская Ольга тоже плохо кончила? – пугалась Вика.
– Ну, не так плохо, как Айседора Дункан. Значительно лучше. Просто они с Пикассо развелись. То есть – разошлись. Стали жить в разных домах. Всего делов. Правда, долго и нудно делили деньги, сына… В общем, фигня с этими взрослыми. Вырастем – тоже такими идиотами станем!
– Мои родители никогда не разведутся, не разойдутся и не станут жить в разных домах! – говорила Вика. – Они очень-очень любят друг друга и меня. Мы все трое как бы одно целое, понимаешь?
Подружка-с-первого-класса чесала карандашом макушку, немного думала и отвечала Вике:
– Примерно понимаю. Не до конца. Мне сложно представить, как можно быть одним целым с каким-то человеком, даже с самым близким. И тем более, как можно быть одним целым втроём. Но я честно размышляю над этим и примерно понимаю. Просто ты не такая, как я. А мне мои мама и папа как бы и не очень нужны для счастья. Мне как раз иногда очень недостаёт для счастья, чтобы мои мама и папа были где-то далеко. Разошедшимися друг с другом и со мною по разным домам. Нет-нет, пусть с ними всё будет в порядке. Но далеко от меня.
– Ты разве их не любишь? – ужасалась Вика тихим шёпотом и даже пачкала тюлевую занавеску гримом, прижимая её к губам.
– Почему не люблю? Люблю! Мои мама и папа – отличные люди! – говорила Вике подружка-с-первого-класса. – Когда отдельно мама и отдельно папа. А вместе как соберутся – так давай скандалить. Мама верещит, как свинья недорезанная. Папа отгавкивается, как злобный бездомный кобель. И, к сожалению, мои родители тоже никогда не разведутся. Они живут, понимаешь, ради детей. И никак им не объяснишь, что именно ради меня взять бы им, дуракам, да и развестись! – Подружка-с-первого-класса что-то яростно принималась строчить в своём затрёпанном блокноте круглым почерком вечно первого ученика.
Вика знала, что подружку-с-первого-класса в такие минуты лучше не тревожить, и потому шла снимать перья и втыкать их обратно в вазу, стоящую рядом с клеткой хомяка, кидать тюлевую занавеску в стирку и снимать театральный грим. Да-да, она уже в девять лет была подкована и в терминологии, и в технологии, и грим не смывала, а снимала. Если грим всё время только смывать, то можно пересушить кожу. А кожа и так слишком сильно травмируется самим гримом. У мамы-гримёрши была целая батарея… или даже армия… бутылочек, флакончиков, баночек и прочих ёмкостей со средствами по уходу за кожей. Папа ей всегда привозил их из рейса.
– Я придумала! – вносилась подружка-с-первого-класса в Викину комнату. В Викиной комнате была гримёрка. А сцена – всегда и только в большой. – Придумала, придумала! – вносилась подружка-с-первого-класса в Викину комнату-гримёрку, шлёпалась на кровать под картину «Собаки играют в покер» и, пока Вика снимала грим, зачитывала ей из блокнота свои придумки. Например, как они с Викой сбегают из дома – Вика из своего, а подружка-с-первого-класса – из своего, и вместе путешествуют. И устраиваются в какой-нибудь провинциальный театр. Вика – танцовщицей. Подружка-с-первого-класса – написателем пьес, реприз и текстов. Они обе добиваются успеха, выходят замуж за каких-нибудь подходящих Пикассо, а за Есениных не выходят. Потому что с Пикассо можно просто разойтись по разным домам, даже если это не просто, а с Есениным… В общем, ну их, поэтов. Или застрелится, или повесится, к гадалке не ходи. Добиваются, выходят – и все такие всемирно известные возвращаются в отчие дома и, помахивая боа из шиншиллы, свысока кидают своим родителям: