Лёгкий, ненавязчивый романчик 
154 
Это Ять и сам понимал.
— Почему двое? — равнодушно спросил Могришвили.
— Пересказывает он ему, — пояснил белокурый.
— Противился, сука, — сплюнул темный.
— Это ничего, что противился, — все так же спокойно сказал Могришвили, взглянув на заплывающий глаз босяка. — Если ты стража, тебе всегда противятся, если ты хорошая стража — возьмешь верх. Если ты плохая стража — будет новая стража. Хорошо, что ты пришел, — кивнул он Ятю, как будто тот пришел сам. Ятя поразила надменная царственность его скупых жестов. — Я объявил городу и теперь объявляю тебе, что нам не надо гостей. Сейчас не такое время, чтобы принимать гостей. Будет курортный сезон, мы подготовимся и тогда примем гостей. — Его речь с ритмическими повторами гипнотизировала, как суры Корана, но в ней не было той пронзительной, пустынной тоски, искупавшей многое. — С тобой девушка, забери девушку. А ты, — обратился он к Маринелли, — будешь петь в опере. Мы построим оперу, и ты будешь петь в нашей опере.
— Он требует, чтобы мы с Таней уехали, а вас заставит петь в опере, — перевел Ять.
— Все заставляют меня петь! — взорвался Маринелли. — Скажите ему, чтобы он пошел к черту! Я сорвал себе голос на этих сурах и не намерен больше выступать бесплатно! Я еду с вами! Я уезжаю на родину! Мы вместе едем в Ялту, находим корабль и сматываемся отсюда к чертовой матери! Не может быть, чтобы при анархистах в Ялту перестали заходить иностранные корабли!
— Хорошо кричишь, — невозмутимо сказал Могришвили. — Сильно кричишь. Я хочу послушать теперь, как ты поешь.
— Он просит, чтобы вы спели сейчас, — перевел Ять.
— Скажите ему, чтобы он пошел к черту, — заорал певец.
— Так и сказать? — уточнил Ять.
— Черт, черт, черт! Черт понес меня в эту страну! Чего доброго, они начнут меня бить. Этот хуже татар, я его насквозь вижу… Что я должен петь? Кто он такой?
— Грузин, судя по акценту. Житель Кавказских гор.
— Что такое «грузин»? Я не знаю кавказского репертуара!
— Пойте что хотите. Могришвили спокойно слушал их перебранку.
— Хорошо кричишь, — одобрительно приговаривал он, — громко кричишь. Можно сделать так, что будешь совсем громко кричать.
— Что любят грузины? — быстро спросил Маринелли.
— Женщин, — не очень уверенно ответил Ять.
— Женщин любят все! Что еще?
— Вино.
— Вино, вино… Черт с ним, я спою ему про вино!
Маринелли встал в позу, и управа огласилась звуками застольной из «Травиаты» в оригинале. Ни о чем не подозревавший Грэм, который с утра ушел бродить по городу и сейчас добрел до базара, задрал голову и прислушался. Он обожал эту музыку. Под такую музыку должен был прибывать в город флот триумфаторов, на головном корабле — оркестр; оркестр на море — это следовало обдумать.
— Хорошо поешь, — кивнул Могришвили. — Но в одном месте не так: тата-а-а-та, тата-а-ата!
Он пел фальшиво, негромким дребезжащим голосом. Он слишком долго вполголоса пел деревьям, боясь, как бы его не услышал кто-нибудь из Кавкасидзе и не поднял на смех.
— Повтори! — кивнул Могришвили.
— Спойте за ним, — перевел Ять.
— Но он фальшивит!
— Слышу!
— Что мне делать?
— Спойте, как надо. Может, не заметит. Маринелли повторил первую фразу арии.
— Хорошо поешь, — кивнул Могришвили. — Но надо не так. Ми люди не гордые, ми повторим. — акцент его от раздражения усилился, лицо слегка побледнело, но больше он ничем себя не выдал. — Та-та-а-а-та, тата-а-а-та! Слышишь, нет? Макарони любишь? Макарони ти любишь?!
— Он спрашивает, любите ли вы макароны, — тревожно перевел Ять.
— Скажите, чтобы он поцеловал меня в задницу! — заорал Маринелли и тут же точно скопировал фальшивое пение Могришвили.
— Во-от, — удовлетворенно сказал диктатор. — Теперь вижу, что не только макарони любишь, но и музыку любишь. У нас будет опера, настоящая опера. Но ты поешь грубо, ты поешь низко. В настоящей опере должен быть кастрат, и у нас будет кастрат.
— Wha-at?! — взвился Маринелли, узнав слово, примерно одинаково звучащее на всех европейских языках. — What the hell is he saying?!
— Вероятно, — Ять едва сдерживал неудержимое и вовсе неуместное желание расхохотаться, — вероятно, он перепутал вашу фамилию. Помните, был некто Фаринелли?!
— Откуда этот кретин знает мою фамилию?! Прекратите ржать, разрази вас гром!
— О Господи, простите меня, Маринелли. Он не знает вашей фамилии. Он просто слышал, что в опере поют кастраты.
154 
