Последние отзывы

  47  

Напевая, изящно мягко проникал на территорию родильнооперационного блока Зильберман в элегантном шерстяном пальто на монолитной норковой подкладке. Там, как раз напротив родзала «номер два», и находился его кабинет. Там, посреди эстетского, хорошо продуманного беспорядка опытного сибарита, он по-кошачьи пластично менял мягкие туфли на бесшумные тапки. Стягивал брюки, попутно наливая непременные утренние пятьдесят граммов хорошего коньяка, подмигивая развешанным на стенах стильным фотографиям и картинам, лично презентованным весьма известными современными художниками. И, оставаясь в трусах и рубашке, поднимал бокал «в мир» – в сторону окна, выпивал, знаменуя начало рабочего дня.

Деловито шагал в стильной кожаной куртке через патологию беременности в помещение центра экстренной и неотложной помощи Некопаев. Незаметно проскальзывал через коридорчик реанимации новорождённых в свой игрушечный кабинетик «детский» заведующий.

Главная акушерка и старшие отделений также пользовались этим негласным правом – в отличие от врачей пусть даже высших категорий, у них были свои кабинеты. Это было не привилегией, а необходимостью. Кабинеты хозяек среднего персонала представляли собой хранилища не только документации, но и медикаментов. Они были лицами материально ответственными, и радости в их и без того несладкие жизни это не добавляло.

Врач же, попытавшийся проникнуть в ординаторскую в верхней одежде, был бы не только пристыжен, а и нелеп – ни переодеться, ни хранить что-нибудь в ординаторской возможности не было. Ординаторская – помещение, полное столов и телефонов (иногда – шкафов, стендов, плакатов), была местом проходным. В любое время туда без малейшего намека на стук входили и выходили. И не только врачи и персонал, но и беременные, роженицы, родильницы самых разнообразных настроений и душевных состояний – от благодарно-возвышенных до раздражённо-ненавистных.

Последних почему-то всегда было больше. Видимо, спокойное состояние в компании не нуждается. Также в ординаторскую имели доступ не в меру ретивые родственники, не дождавшиеся врача в приёмном покое или решившие заглянуть на минутку, раз уж они тут, чтобы спросить: «Глаше можно кушать?» или «Зачем Варе колют антибиотики? Это же вредно!» Согласитесь, скакать на одной ноге с полуобнажённым задом, приветствуя коллег и отвечая на вопросы страждущих, не очень удобно. Потому что врачу пристало «…прилично держать себя чисто, иметь хорошую одежду и натираться благоухающими мазями, ибо всё это обыкновенно приятно для больных» ^[53]. Вот врачи и держали всё своё в подвальных тумбочках, там же хранили одежду и «благовония».

Иногда, в моменты наибольшего скопления тел, спешащих в разные стороны, запахи дешёвых дезодорантов и дорогих духов, смешиваясь с запахом пота и намертво въевшихся в кожу давно работающих в стационаре дезрастворов, создавали совершенно фантасмагорический обонятельный коктейль, отдельные компоненты которого не вычислил бы самый опытный «нюхач», как не выплывет даже марафонец, осиливший Берингов пролив, из цунами. А также скакали на одной ноге, приветствуя друг друга и интеллигентно отворачиваясь от пожилой старшей родзальной Семёновны с её трусами, из которых Поляковой можно было бы сшить халат.

Сама же Семёновна, нимало не смущаясь молодых мужчин и женщин, грузно сев на полумёртвый стул, каждый раз агонизирующий, истошно скрипящий под ней, любила делать замечания, неспешно надевая допотопные добротные нитяные колготы:

– Полякова, даже если нету сисек, женщина должна носить лифчик, а то вон у Александрыча гномики в трусах палатку ставят.

– Марьсемённа, вы полагаете, прикрой Полякова срам какой-нибудь изящной штучкой, гномики бы заленились? – смеялся анестезиолог, натягивая зелёные штаны.

– Тьфу на вас, бесстыдники! – деланно сердилась акушерка.

– Ну да, она тут расселась, комментирует, а бесстыдники – мы, – добродушно ворчала Маша.

– Мария Сергеевна, в моём возрасте я даже голая не вызову никакого желания, кроме как пойти и повеситься.

– Да ладно вам, вы ещё очень даже ничего! – Потапов всегда был вежлив с дамами любого возраста и носившими бельё любого фасона. – Наверное, в возрасте Поляковой вы были ого-го и разбили не одно мужское сердце, не говоря уже о… «гномиках». Ей наверняка даже не мечтать о таком успехе!

– Да ну тебя, Серёжка, – отмахивалась довольная Семёновна. – В возрасте Поляковой у меня уже было двое детей и муж-пьяница. Это она у нас финтифлюшка, никак не обзаведётся.

  47