212 
– Я сам все видал, – с невыразимой печалью сказал Василий Иванович. – И гадали, и соколок пускали – все видно. Но как хочешь, Катерина Николавна, печкой тебе клянусь, яблонькой клянусь – это не через меня придет.
– А все-таки в Дегунино пойти вам придется.
Василий Иванович замер.
– Как – в Дегунино? Она только что пришла, хоть отдыха ей дай!
– Нельзя ей здесь оставаться. Нечего хазарам тут делать. Пусть ее в Дегунине смотрят. Если они скажут, что нет от нее опасности, – пусть хоть домой, хоть на все четыре стороны. Завтра уведешь ее в Дегунино, и смотри мне.
– А ну как она не пойдет?
– Пойдет, – сказала Катерина. Василий Иванович надолго задумался.
– Ты вот что пойми, – проговорила Катерина после паузы. – Это как к врачу на консультацию. Один врач по одним болезням, другой по другим, в Дегунине такие люди сидят, что все знают… Нельзя без этого, пойми ты, нельзя. Время сейчас такое, что, того гляди, все упустим. Для этого ли сторожили тысячу лет?!
– А в Дегунине война, – сказал Василий Иванович. – Котел дегунинский. Меня не жалко, а если с ней что?
– Да ты сам знаешь, какая сейчас война. Войны-то уж нет давно, заканчивать будут. Опять худой мир и опять по-старому. Они ведь как хотели? Они думали, если война, так можно решить как-то. А у них такая война каждые сто лет – и никакого толку. Так что будет все это вечно, если только люди твоего рода не станут с хазарками гулять.
– Я не гулял с ней, – в который раз повторил Василий Иванович. Другой бы на его месте рассердился, но у васек эта эмоция не получалась.
– Значит, пусть и другие не гуляют. Я с ней завтра сама поговорю. Ты не лезь. Ступай спи.
Но Василий Иванович не спал. Если б не синдром Василенко, он в эту ночь непременно наложил бы на себя руки. Но у васек не было и этого умения.
4
– Аня, – серьезно и по возможности доброжелательно сказала Катерина. Ей трудно было разговаривать с хазарами – у нее действительно было на них безошибочное чутье, и любить их ей было не за что. Но она держалась изо всех сил и даже улыбалась. – Аня, Василию Ивановичу нельзя оставаться в Алабине.
Анька посмотрела на нее с тоской. Она чувствовала, что ее странствие так просто не закончится.
– Ему надо пойти в нашу главную деревню, – сказала Катерина. – В Дегунино, Аня. Ты, наверное, слышала.
– Да, слышала. Там боевые действия.
– Ну, боевых-то нет, – уверенно сказала Катерина. – Какие боевые… Не это страшно. Страшно, что яблонька наша сохнет и печка портится. А поговорить с ними может только Василий Иванович. Другого такого специалиста у нас нет.
– А откуда вы знаете, что там с печкой? – спросила Анька.
– Мы все знаем. У нас эта связь поставлена.
– А он уже знает, что ему надо туда идти?
– Знаю, знаю, Анечка, – мелко закивал Василий Иванович. – Надо печку посмотреть, это святая наша печка… Это такое особенное у нас место. Если я печку не посмотрю, может, и Дегунино погибнет…
– И яблоньку, – твердо добавила Катерина.
– И яблоньку, – тихо повторил Василий Иванович.
– Может, при обстреле повредило или что, – сказала Катерина. – Ты пойми, Аня. Ты можешь, конечно, вернуться домой. Тогда Василию Ивановичу придется идти одному. Отправить с ним мне некого.
– Ты можешь вернуться, Анечка, – снова закивал Василий Иванович, – даже и лучше, если вернешься… Правда, вернись…
– Что ты, Василий Иванович, – сказала Анька твердо. – Конечно, я пойду с тобой. Здесь мы, наверное, кому-то мешаем. – Она не могла не подколоть Катерину.
– Вот ты какая, Аня, – сказала Катерина. – Ну и к лучшему. Такой можно доверить Василия Ивановича.
Анька хотела сказать, что ей никто его не доверял, она сама все решила и, собираясь совершить подвиг, не спрашивала разрешения на это. Но заедаться с Катериной не стала.
– Прямо после завтрака и идите, – сказала Катерина. – До Дегунина неблизко, кружным путем километров пятьсот. Лучше всего до Колосова поездом, а там либо по реке, либо лесом…
– Да в Дегунино-то дойду я, – засуетился Василий Иванович, – в Дегунино как не дойти…
Анька хотела отказаться от завтрака, но поняла, что гордость гордостью, а поесть надо. Путь предстоит долгий. Она уже научилась понимать цену горячей еде.
…Когда они вышли из Алабина и по заросшей бетонке зашагали к лесу, где им вновь предстояло пересечь линию запретки, – Анька почувствовала странное облегчение. Оно знакомо только очень тревожным людям, для которых дом – всегда нечто временное, а дорога – то, чего отнять невозможно. Тут ни у кого не надо было ютиться из милости. И когда они вошли в лес, он был полон свиста и щебета, запахов и ягод. Василий Иванович со своим рюкзачком, покряхтывая, шел следом.
212 
