Последние отзывы

  2  

— У тебя усталый вид, — заметила я.

— Я встала в четыре часа.

— В четыре? Ты же говорила, что на дорогу уходит два часа.

— Я живу не в самом Мальмеди, а в поселке, это еще полчаса от станции. Чтобы успеть на пятичасовой поезд, мне надо встать в четыре. Да и в Брюсселе от вокзала до университета еще надо добраться.

— Но вставать в четыре часа — это же кошмар!

— Ты можешь придумать что-нибудь другое? — раздраженно спросила Христа.

Она круто развернулась и ушла. Я готова была себя убить. Надо было как-то помочь ей.

Вечером я рассказала о Христе родителям. И назвала ее, чтобы добиться, чего хочу, своей подругой.

— У тебя есть подруга? — спросила мама с плохо скрытым удивлением.

— Да. Можно она будет ночевать у нас по понедельникам? Она живет очень далеко, в каком-то поселке в восточных кантонах, и во вторник ей приходится вставать в четыре часа, чтобы к восьми быть на занятиях.

— Ну разумеется. Поставим раскладушку в твоей комнате.

Назавтра я собралась с духом и заговорила с Христой:

— Если хочешь, можешь по понедельникам ночевать у меня.

Она посмотрела на меня с радостным изумлением. Это была лучшая минута в моей жизни.

— Правда?

И надо же было мне тут же все испортить:

— Мои родители не против, — сказала я.

Христа прыснула. А я сморозила еще одну глупость — спросила:

— Ты придешь?

Все вывернулось наизнанку. Я уже не предлагала Христе услугу, а упрашивала ее.

— Так и быть, приду, — ответила она так, как будто соглашалась, только чтобы сделать мне приятное.

Но все равно я обрадовалась и с нетерпением стала ждать понедельника.

Я в семье единственный ребенок, с друзьями мне не везло, так что гостей у меня никогда не бывало, и уж тем более никогда никто не спал в моей комнате. Одна мысль о таком чуде наполняла меня восторгом.

Настал понедельник. Христа держалась так же, как обычно. Но я с замиранием сердца заметила, что она пришла с рюкзачком — захватила свои вещи.

Занятия в тот день кончились в четыре часа. А потом я целую вечность прождала у дверей аудитории, пока Христа попрощается со своими многочисленными приятелями. Наконец она не спеша подошла ко мне, но заговорила — с вынужденной любезностью, словно оказывая мне великую милость, — только тогда, когда другие студенты уже не могли нас видеть.

Сердце неистово колотилось у меня в груди, когда я открывала дверь в квартиру. Христа вошла, осмотрелась и присвистнула:

— Ничего!

Я почувствовала дурацкую гордость.

— А где твои родители? — спросила она.

— На работе.

— Они у тебя кто?

— Учителя в коллеже. Папа преподает греческий и латынь, мама — биологию.

— А-а, ясно!

Я хотела спросить, что именно ей ясно, но не решилась.

Дома у нас не слишком роскошно, но красиво и приятно.

— Покажи мне свою комнату!

Ужасно волнуясь, я провела ее в свою берлогу. Ничего интересного в ней не было.

— Так себе комнатка, — Христа презрительно скривилась.

— Тут очень уютно, вот посмотришь, — как бы оправдываясь, сказала я.

Она улеглась на мою кровать, предоставив мне раскладушку. Конечно, я и так собиралась уступить кровать ей, но предпочла бы, чтобы предложение исходило от меня. Однако я постаралась отбросить эти мелочные мысли.

— Ты всегда здесь спала?

— Да. Я тут живу с рождения.

— А братья и сестры у тебя есть?

— Нет. А у тебя?

— У меня два брата и две сестры. Я самая младшая. Покажи мне свой гардероб.

— Что-что?

— Открой шкаф!

Сбитая с толку, я повиновалась. Христа соскочила с кровати и подошла к платяному шкафу.

Осмотрев все, что там висело, она сказала:

— У тебя тут только одна приличная вещица.

Она вытащила мой единственный красивый наряд — облегающее китайское платье — и быстро стянула с себя майку, джинсы и туфли. Я смотрела на нее, онемев от изумления.

— Платьице в обтяжку, — сказала Христа, присмотревшись. — Сниму, пожалуй, и трусики.

Миг — и она очутилась передо мной в чем мать родила. Надела платье и посмотрелась в большое зеркало. Ей очень шло. Налюбовавшись на себя, она сказала:

— Интересно, как оно сидит на тебе.

Этого-то я и боялась. Она сняла платье и бросила его мне:

— Надень!

Я пришибленно молчала, но не шевелилась.

— Надень, говорю!

И снова я не выжала из себя ни звука.

  2