Последние отзывы

  79  

– Не кривляйся. Всё было именно так! Он самый чудесный из всех, кого я знала.

– Наконец-то ты влюбилась…

– Всё не так просто, Ир.

– Ну, начинается. Всё проще простого на самом деле. Но ты так завралась… Не людям. Не этим своим мужичкам. Ты завралась самой себе. Так у многих происходит. Я бы сказала – у большинства… Сперва ты выдумываешь маленькую ложь. Ну, например, про то, что ты боишься темноты. Ты так долго и упорно твердишь эту ложь, что из темноты начинает проступать что-то. Или кто-то. И вот ты уже веришь в эту тобой же придуманную ложь. И со временем ты настолько проникаешься ею, пропитываешься насквозь, что она становится частью тебя самой – неотъемлемой частью! Неправ был наш любимый Карл Густав Юнг. Психоз – это не затопление индивидуального сознания архетипическими бессознательными содержаниями. Психоз на самом-то деле – это борьба сознания с архетипом. Заканчивающаяся полной и безоговорочной победой сознания. Что мешало тебе сказать этому мужику такое простое слово – «люблю»? Это рвётся из тебя. Но нет. Сознание не дало. «Мы первый день знакомы!», «Да у него куча баб была!», «Он вообще мальчишка – какие-то тридцать пять! Мне подавай мудоносца постарше, попотрёпаннее – моё сознательное к этому привыкло, мне другое не подходит!». Что приуныла?

– Ты права. Я даже рифмы эти свои ему не смогла рассказать… Вдруг рассмеётся?

– С другими тебя это не заботило.

– Меня другие не заботили.

– Ладно, он тоже хорош. Полюбилась баба – хватай и беги. Смирение – самая паскудная форма тщеславия. Особенно – мужского.

– Не передёргивай старика Ларошфуко. У него была скромность. И точно не было слова «паскудная».

– Это потому, что наверняка неправильно перевели… Ни о чём тебя так и не спросил твой Митя?

– Нет. Было такое ощущение, что слова уже близко, но… Вдруг как посмотрит в глаза – и весь мир кружится… И просто молчит. Отчаянно так молчит. Возьмёт себя в руки – и снова… танцует.

– А потом?..]

А потом, когда Сашка включила телефон, пришло сразу несколько сообщений. От просто Вовы: «Где ты шляешься?» и «Дрянь, если опять «командировка» – пеняй на себя!» И от дяди Серёжи: «Детка, я так соскучился, завтра прилетаю, очень хочу тебя видеть. Целую». А я… смеясь, брожу ПОД

• И НАД
• И лабиринт нам не сват и не брат.
• Бояться встречи с Минотавром
• И умереть от голода —
• Было бы забавно,
• И летучих мышей увидеть отраду,
• Когда порвется нить Ариадны.
• Интересен был бы, наверное, также,
• Укус змеи.
• Все мои корабли
• Сожгли те, кто считает
• Себя моими врагами.
• Что ж, остаётся только
• Пойти сквозь стены.
• Ведь для того, чтобы летать по воздуху,
• Нужен простор
• И совсем другая музыка…

Владимиру Викторовичу Сашка настрочила: «Ночую у Ирки. Ожидая тебя, можно сдохнуть, воскреснуть и снова сдохнуть». Сергею Валентиновичу просто послала смайлик. Дмитрий Югов тактично отошёл в сторонку.

«Ну да. Захочет – сама расскажет. Всё правильно. Наверное…»

– Я предпочитаю не знать, чем бешено ревновать. Захочешь – сама расскажешь. Решаешь ты, – он легко поднял её на руки. – Куда вас отнести, юная леди? К дому упрямой старухи Юговой, ко второму подъезду?.. У тебя испортилось настроение, Сашенька? Прости, кажется, это именно я его тебе испортил.

В такси они ехали молча. Но её руку он не выпускал.

Проводил ровно до подъезда.

– Завтра я позвоню.

– Я буду ждать…

А на круглой бордельной постели никого не ждал просто Вова. И просто храпел. Сашке было некуда идти. Дмитрий Югов той ночью ей ничего не предложил. А она, как и положено любой уважающей себя психованной суке, утопила архетип ясности в глубокой мути сознания.

«Все уважающие себя психованные суки больше смерти боятся отказов. Чего ещё? Например, выглядеть глупо. А как ты сейчас выглядишь? Глупее некуда. Крепко спящий просто Вова и тупая дура Санечка… Здра-авствуйте, Василий Пименович!»

Сашка вышла на балкон и, прикуривая одну от одной, встретила рассвет. Было прохладно. Погода, взглянув на календарь, опомнилась. Сентябрьские ночи. Ранняя осень.

«Раненая. В голову… Ах, Василий Пименович, если умирать – так умирать до морозов. Потом закапывать тяжело. Впрочем, на всякий случай надо написать завещание с указанием меня, Александру Ларионову, кремировать. Надеюсь, к тому моменту, как моя телесная оболочка покинет этот бренный мир, мне будет что завещать, кроме пепла. И – главное – кому. Пожалуй, сегодня впервые я захотела ребёнка. Не вообще ребёнка. А ребёнка от Мити Югова… Забудь. Он мог бы и…»

  79