245 
После этого благородного самоуничижения, встреченного добродушным смехом, его на некоторое время оставили в покое: перековывается человек… Тем более что от главного адресата никакой реакции не воспоследовало — а насчет истинного адресата «Художника» сомневаться было невозможно; и стихи были чеканные — не цитированным чета:
- Мне по душе строптивый норов
- Артиста в силе: он отвык
- От фраз, и прячется от взоров,
- И собственных стыдится книг.
Далее следуют хорошо известные пять строф, характеризующие «артиста в силе»; среди них важнее всего мысль о том, что не художник подлаживается под время — а само оно подстраивается под него; это продолжение старой темы из «Высокой болезни» — век хочет быть как я:
- Он этого не домогался.
- Он жил как все. (Опять прямая цитата из «Высокой болезни» — «Всю жизнь я быть хотел как все».) Случилось так,
- Что годы плыли тем же галсом,
- Как век стоял его верстак.
Чувствуя неуклюжесть последней строчки — «как век, стоял его верстак», то есть «верстак стоял подобно столетию», а не «верстак стоял все время»,— Пастернак для «Знамени» переписал всю строфу:
- Он жаждал воли и покоя,
- А годы шли примерно так,
- Как облака над мастерскою,
- Где горбился его верстак.
Важная тема ушла — а между тем Пастернак хотел напомнить, что большой художник не нарочно совпадает с эпохой: просто генеральные интенции их развития, как правило, до поры тождественны. Задним числом он оправдывает и Пушкина, который совпал с николаевской эпохой (правда, ненадолго — и скоро в том убедился); подчеркивает и свое совпадение со временем — в стремлении к простоте, в уважении к «деяниям» и «поступкам». «Век хочет быть как я», а вовсе не я, задрав штаны, поспешаю за веком,— потому что оба мы реализуем один и тот же Замысел, и тут дело не в соотношении масштабов, а в общем векторе. Именно по этой логике и возникает параллельный портрет, который Пастернак впоследствии, в сборнике «На ранних поездах», отбросил:
- А в те же дни на расстоянье
- За древней каменной стеной
- Живет не человек — деянье:
- Поступок ростом в шар земной.
- Судьба дала ему уделом
- Предшествующего пробел:
- Он — то, что снилось самым смелым,
- Но до него никто не смел.
- За этим баснословным делом
- Уклад вещей остался цел:
- Он не взвился небесным телом,
- Не исказился, не истлел.
В «знаменской» публикации Пастернак эту строфу снял — для внимательного читателя смысл ее слишком ясен: в заслугу «гению поступка» ставится то, что, пока он вершит свои немыслимые преобразования, уклад вещей остается неизменен, то есть восстанавливается преемственная связь веков; революция продолжается, но не так, как вел ее «предшествующий» (ясно ведь, кто предшествовал Сталину). Ничто больше не взвивается небесным телом, не искажается и не гибнет, идет жизнь со всеми приметами нормальной, размеренной и даже комфортной,— а между тем происходят грандиознейшие перемены, скрытые до поры под видимостью стабильности!
- В собранье сказок и реликвий,
- Кремлем плывущих над Москвой,
- Столетья так к нему привыкли,
- Как к бою башни часовой.
- Но он остался человеком,
- И если, зайцу вперерез,
- Пальнет зимой по лесосекам,
- Ему, как всем, ответит лес.
- И этим гением поступка
- Так поглощен другой, поэт,
- Что тяжелеет, словно губка,
- Любою из его примет.
- Как в этой двухголосной фуге
- Он сам ни бесконечно мал,
- Он верит в знанье друг о друге
- Предельно крайних двух начал.
Ситуация — если отбросить моральные оценки, всегда детерминированные временем,— обрисована точно. Как всякая настоящая лирика, «Художник» амбивалентен — то есть допускает множественные толкования; да, художник поглощен вождем, но знаковое слово здесь «тяжелеет» — и эта поглощенность ему в тягость, даже если речь идет о постоянной (со времен «Нескольких положений») пастернаковской метафоре искусства как всевбирающей губки. Да, гений поступка изображен простым и человечным — «он остался человеком»,— но в доказательство приводится именно эпизод охоты, а мы еще по «Высокой болезни» помним, что тема преследования и загнанности всегда выглядит у Пастернака трагической и вводится как предвестие катастрофы. Наконец, художник и «поступок ростом в шар земной» названы началами предельно крайними — и если под художником понимать нечто гуманистическое и созидательное, то на противоположном полюсе окажутся бесчеловечность и разрушение. Не в последнюю очередь это сопоставление — чересчур смелое по ужесточавшимся временам — стало причиной отказа Пастернака от последующих публикаций второй части диптиха, без которой, надо заметить, первая превратилась в банальную декларацию творческой зрелости и стыда за сделанное.
245 
