Особенно,... 
375 
Затем Смирнов сказал, что Семичастный, может, и грубовато выразился насчет свиньи, но вот насчет того, что пора превратить эмигранта внешнего в эмигранта полноценного… Это очень верно! Надо обратиться к правительству с просьбой о лишении Пастернака советского гражданства. Аплодисменты.
«В течение сорока лет скрытый враг, преисполненный ненавистью и злобой, жил среди нас, и мы делили с ним наш хлеб».
Лев Ошанин опять рассказал, как Пастернак не приехал получать медаль «За доблестный труд», вручавшуюся в сорок пятом году. «Он ярчайший образец космополита в нашей среде!» Зелинский сказал, что присуждение Нобелевской премии Пастернаку — это литературная атомная бомба, удар в лицо советскому правительству, что произнести имя Пастернака на собрании прогрессивных писателей — все равно что издать неприличный звук в обществе.
«Иди, получай там свои тридцать сребреников! Ты нам сегодня здесь не нужен, а мы будем строить тот мир, которому мы посвятили свою жизнь!»
Закончил Зелинский прямым доносом: культ Пастернака создало окружение! «За мою критику Пастернака Вячеслав Всеволодович Иванов перестал подавать мне руку». То есть понятие совести было уже упразднено в принципе: человек, которому не подали руки, докладывал об этом с трибуны.
Владимир Перцов — составитель «Хроники жизни и творчества Маяковского», окололефовский критик,— покаялся, что не разглядел в Пастернаке низости, когда тот еще появлялся рядом с Маяковским…
«Поэтическое кредо Пастернака — «восемьдесят тысяч верст вокруг собственного пупа»! Я опубликовал статью о Пастернаке «Вымышленная фигура», чем вызвал гнев Асеева, Шкловского… Мне и многим нашим товарищам просто даже трудно себе представить, что живут такие люди в писательском поселке. Я не могу себе представить, чтобы у меня осталось соседство с Пастернаком. Нельзя, чтобы он попал в перепись населения СССР».
Безыменский напомнил, как он спорил с Пастернаком и как был прав, когда давал бой Бухарину. Тогда их не поддержали, а ведь группа лефовцев была права! Роман Пастернака был назван «поганым», изгнание Пастернака освежит воздух: «Дурную траву — вон с поля!» Потом насчет травы будут еще много каламбурить. С.Михалков опубликует даже басню про некий злак, который звался Пастернак (хотя огородный пастернак не имеет к злакам никакого отношения,— но зачем советскому Эзопу ботаника, стесняющая творческую фантазию?!).
Слуцкий сказал, что искать признания надо у своего народа, а не у его врагов;
«Шведская академия знает о нас только по ненавистной Полтавской битве и еще более ненавистной Октябрьской революции».
Пастернак, сказал Слуцкий,— лауреат Нобелевской премии против коммунизма.
Галина Николаева, автор «Жатвы» и «Битвы в пути», сказала, что «воспринимала и любила некоторые стороны творчества Пастернака». Это было неслыханной смелостью. Ей нравились стихи «о природе, о Ленине». Тут же, впрочем, она исправилась:
«История Пастернака — это история предательства. Письмо товарищей из «Нового мира» слишком мягко. И я присоединяюсь к тому, что не место этому человеку на советской земле».
Молодой Владимир Солоухин, в недавнем прошлом кремлевский курсант, критиковал Пастернака, ссылаясь на «мудрого» Мао Цзэдуна, который в свою очередь осудил югославский ревизионизм. Сергей Баруздин сообщил, что народ не знал Пастернака как писателя, но узнал его как предателя. «Собачьего нрава не изменишь»,— добавил известный детский поэт и прозаик. Леонид Мартынов сообщил, что передовое человечество «с нами, а не с Пастернаком» (по свидетельствам присутствующих, он произносил «Пастерняк» — но от явного хамства в своей речи воздержался).
Борис Полевой сказал: «Пастернак по существу, на мой взгляд, это — литературный Власов. Генерала Власова советский суд расстрелял!»
Голос с места: «Повесил!»
Чувствуя, что камлание переходит всякие границы, Смирнов прекратил прения и тем спас от позора следующих записавшихся.
Инбер предложила внести в резолюцию пункт о просьбе к правительству лишить Пастернака советского гражданства.
Резолюцию приняли единогласно. В ней Пастернака называли самовлюбленным эстетом и декадентом, клеветником, предателем — и действительно просили правительство о лишении его советского гражданства:
375 
