Особенно,... 
25 
Ее длинные ресницы и щеки были мокры от слез. Ее глаза, как он и думал, оказались зелеными с золотыми крапинками.
И глядя на ее дрожащие губы, маркиз забыл обо всем, кроме того, что она — женщина и он держит ее в своих объятиях.
Его губы как-то сами собой прильнули к ее губам.
И целуя ее в этом необычном, населенном призраками амфитеатре, маркиз ощутил вдруг странную уверенность, что это предопределено им с самого начала времен.
У Сабры было точно такое же чувство, и оно так переплелось с ее фантазией, с тем, что она только что видела, что девушка сама уже не понимала, кто она: заходящаяся в крике жертва, пожираемая львами и тиграми, или сама царица Кахена.
В этот момент она твердо знала одно: маркиз подчиняет ее себе и его губы пробуждают в ней неведомые прежде ощущения.
В каком-то смысле эти ощущения были частью ее грез и того счастья, которое девушка всегда мечтала найти.
И когда маркиз крепче прижал ее к себе и его губы, поначалу нежные, стали более требовательными, Сабре почудилось, что он забирает себе ее сердце и душу.
В девушке словно вспыхнул свет, хлынувший сквозь нее живым потоком.
Этот свет был частью маркиза.
И внутри этого света горело пламя огня, и свет этот был так совершенен, так божественен, что Сабра поняла: это то, чего она всегда искала.
Маркиз слегка отстранился от Сабры, чтобы посмотреть на нее, заранее зная, что увидит невероятное сияние в ее глазах.
Сабра преобразилась и казалась теперь не человеком, а божеством.
Потом он снова целовал ее; целовал неистово, требовательно, будто хотел покорить ее и навеки сделать своей пленницей.
Но Сабра не боялась. Ведь чувства, которые он вызвал в ней, были так совершенны, так возвышенны, а разве не этого она просила в своих молитвах?
Девушке казалось, будто маркиз снял звезды с неба и вложил их в ее грудь, а затем поднял ее вверх к ним.
Его поцелуи дарили ей такое упоение и одновременно в своей страсти такую почти физическую боль, что Сабра задрожала, прильнув к нему, и маркиз знал, что это не от страха.
Он целовал ее, пока не опустилась темнота. Но понимая, какой опасности они подвергаются на этой галерее с зияющими нишами и кое-где провалившимся полом, на котором легко упасть, маркиз взял Сабру за руку и медленно повел ее назад тем же путем, каким они пришли.
У выхода девушка остановилась, чтобы оглянуться, и в этот момент поняла, что их отношения изменились.
А маркиз, вернувшись к реальности, уже не знал, разумно ли было то, что случилось, или неразумно.
Он вывел Сабру от амфитеатра на ухабистую дорогу, где свет из домов местных жителей указал им дорогу к лагерю.
И тут понял, что, почти не сознавая этого, несет очки девушки.
Сабра сняла их, и маркиз подумал, что, возможно, это очень символично.
Но он побоялся признаться себе в том, что это означает.
Глава 5
Маркиз лежал в темноте палатки, думая о Сабре. Он испытал необычное возбуждение, целуя ее, но стоило ли это делать?
Маркиз совершенно не хотел связываться с женщиной, пока он в экспедиции.
Ему как-то не приходило в голову, пока они не оказались в амфитеатре, что Сабра, в сущности, очень привлекательна.
Когда девушка задрожала, прижавшись к нему, маркиз был ошеломлен и смущен необычным чувством, которое он испытав.
Маркиз просто не мог не думать о тепле ее тепа и о том, что Сабра плачет на его плече.
Поддавшись порыву, он обнял девушку, чтобы утешить — так растрогало его то волнение, которое вызвал в ней амфитеатр.
Прошлое для Сабры ожило.
И не только для нее. Маркиз не мог объяснить это себе, но он тоже слышал крики, возгласы и чувствовал возбуждение зрителей.
Он почти видел, как видела Сабра, гладиаторов, сражающихся со львами и тиграми.
Из ран, оставленных когтями зверей, по их обнаженным телам струилась кровь.
Маркиз понимал, насколько это ужаснуло ее.
Но какой-то частью рассудка он понимал и исступление толпы, пьяной от запаха крови.
Вспомнив об этом, маркиз удивился, откуда у столь юной девушки мог взяться дар ясновидения.
Этот дар перенес Сабру обратно в прошлое и одновременно воздействовал на него, так что маркиз мог слышать ее ушами и видеть ее глазами.
Он захотел сказать себе, что все это иллюзия, что его просто ошеломило величие амфитеатра.
Больше того, усталость от путешествия сделала его особенно восприимчивым к подобной чепухе.
Но маркиз знал, что это не правда, и когда он снова подумал об этом, то, даже не желая того, вспомнил, как целовал Сабру.
25 
