Последние отзывы

  120  

Поэтому, несмотря на строжайшие запреты есть что-либо, кроме этого «Фолькорн...» и так далее, Дженни с аппетитом волкодава стрескала половину моего сырого фарша потрясающей свежести и вкусноты, сказав, что только со мной она познает счастье как в любви, так и во всем остальном...

Во второй раз Фридрих заглянул под скатерть и предложил мне посмотреть, как подают здесь вино.

— Вылезай, не пожалеешь, — пообещал он мне.

Я позвал Дженни с собой. Но она, точно повторив мои словечки, услышанные от меня еще на корабле, заявила, что все эти «понты» и «примочки» она видела уже раз сто. Это занятие и зрелище для идиотов вроде ее Хозяина — Гельмута Хартманна. Лучше она, Дженни, пока немного передохнет, а вот когда я снова вернусь под стол после того спектакля, который я увижу там наверху, она мне такое расскажет, что у меня шерсть встанет дыбом!..

Я вылез из-под стола как раз в тот момент, когда Специальный Винный кельнер, даже одетый иначе, чем остальные кельнеры, в белых нитяных перчатках, показывал фон Тифенбаху бутылку, завернутую в крахмальную салфетку с монограммой «Тантриса», но так, чтобы этикетка была видна.

— Нет, нет! — отказался Фридрих. — Истинный знаток — герр Хартманн. А мне, пожалуйста, потом — доппель-водку.

Винный кельнер почтительно поднес бутылку Гельмуту. Тот с преувеличенным вниманием прочитал наклейку, ну очень важно кивнул головой, и этот Спецкельнер открыл бутылку своим Спецштопором и подал Гельмуту пробку. Гельмут понюхал пробку, поднял глаза к потолку и понюхал еще раз, чтобы ничто не отвлекало его от истинной оценки того, что он нюхает. И снова кивнул головой.

Тогда Винный кельнер налил в бокал, который привез на столике вместе с вином, самую что ни есть малость этого вина и стал разглядывать его на свет.

Фридрих фон Тифенбах и Таня Кох сдерживались из последних сил, чтобы не расхохотаться в голос. Профессор упрямо смотрел в стол, не поднимая глаз ни на Хартманна, ни на Спецкельнера.

Но на этом спектакль не кончился! Спецкельнер глубоко вдохнул и, стоя у нашего стола, задумчиво, исполненный, как цитировал кого-то Шура Плоткин, «титанического самоуважения», сделал крохотный глоток из бокала. Но не проглотил, а как-то пожевывая губами, втер это вино в полость всего своего рта.

От этого зрелища меня чуть не вытошнило!.. А Хартманн смотрел на Спецкельнера так, словно ждал, что тот сейчас упадет замертво.

Но этот храбрец выстоял, поднял глазки к небу, помедлил, убедился в том, что вино не отравленное, и налил такую же лилипутскую порцию в бокал Хартманна.

Хартманн проделал то же самое. Только сидя. И наконец изрек:

— Да!

И Спецкельнер, в своих белых нитяных перчатках, стал разливать это вино по бокалам, стоящим на нашем столе.

Фридрих фон Тифенбах весело посмотрел на меня и МЫСЛЕННО произнес:

— Я не помню случая, чтобы Гельмут хоть когда-нибудь сказал: «Нет!» И потребовал бы другое вино. Несмотря на все его состояние— дома, явные и тайные банковские счета здесь, в Швейцарии, в Люксембурге, несмотря на удачливые миллионные махинации с налогами, — он раб! Он по сей день боится метрдотелей и кельнеров дорогих ресторанов, и независимо от своей врожденной хамской жестокости — тоже, кстати, признак раба, — он заискивающе разговаривает с шоферами такси, подделываясь под их, как он считает, «простонародный» сленг. А это уже неистребимая рабская психология. Какое счастье, что у Моники нет от него детей! Я был бы вынужден любить своих внуков, зачатых пошлым, наглым и трусливым рабом, и с ужасом ждать, когда в них проявится отцовская наследственность...

Он погладил меня по загривку и спросил, будто извинился:

— Не очень сложно для тебя?

— Нет, — ответил я ему. — Когда-то мы с Шурой о чем-то подобном уже говорили. Конечно, без «банковских счетов» и «миллионных налогов», на совершенно других заморочках, но суть была та же. А в России у нас этих примеров — на каждом шагу!..

— Я бы хотел познакомиться с твоим Шурой...

Тут у меня даже сердце ёкнуло! Но Фридрих, слава Господу, ничего не заметил и сказал:

— Ладно... Отправляйся к Дженни. Она — единственное пристойное существо в той семье. — Он рассмеялся и спросил: — Кстати, Кыся, а возможен роман, предположим, между Котом и Собачкой?

— Возможен, — коротко ответил я и спрыгнул под стоя.

Уж больно мне не терпелось услышать рассказ Дженни. Однако как только я оказался под столом, отдохнувшая и нажравшаяся моего фарша Дженни тут же стала быстро дышать и валиться на спину. Кто ее научил этим Человеческим глупостям?..

  120