104 
– Останься внутри меня, – молила Амелия хриплым голосом.
Кэм склонился над ней, и ритм его движений ускорился. Он смотрел ей в глаза, наслаждаясь тем, что доставляет ей удовольствие, а потом с громким стоном взорвался внутри ее.
Откинувшись на спину, Кэм пробормотал:
– После свадьбы я, возможно, на какое-то время увезу тебя с собой.
– Куда? – с готовностью спросила она.
– Искать мой табор.
– Ты уже нашел свой табор. – Амелия закинула ногу на его бедро. – Он называется Хатауэй.
– Значит, буду искать свой цыганский табор. Прошло слишком много лет, так что пора. Я хочу узнать, жива ли еще моя бабушка. – Он помолчал. – И задать ей несколько вопросов.
– О чем?
Кэм прижал ее руку к своей татуировке:
– Об этом.
Вспомнив, что и у Меррипена есть точно такая же татуировка, и подумав о странном, почти невозможном, совпадении, Амелия тихо спросила:
– А какая может быть связь между тобой и Меррипеном?
– Понятия не имею. Да простит меня Бог, но мне даже страшно узнать правду.
– Какой бы она ни была, будем верить в судьбу.
– Значит, теперь и ты веришь в судьбу? – улыбнулся Кэм.
– И в удачу тоже. И все из-за тебя.
– Я кое-что вспомнил… Мне надо что-то тебе показать. Сейчас принесу, подожди.
– А может, потом? Кэм, я не хочу тебя отпускать…
– Я вернусь через несколько минут.
Пока его не было, Амелия умылась, причесалась и села в постели, подоткнув под себя одеяло.
Кэм вернулся с каким-то предметом, по размеру и форме напоминающем роскошную шкатулку. Амелия начала с интересом ее рассматривать. Шкатулка была деревянной, с инкрустациями из потускневшего от времени и местами подпорченного серебра. От нее исходил терпкий сладковатый запах. Дотронувшись до шкатулки, Амелия обнаружила, что она липкая.
– К счастью, шкатулка была завернута в клеенку, – сказал Кэм. – Иначе она пропиталась бы медом насквозь.
Амелия удивленно заморгала:
– Только не говори, что это те сокровища, которые искал Кристофер Фрост.
– Именно. Я нашел эту шкатулку, когда собирал пчел для примочки Меррипену, – сказал он и добавил извиняющимся тоном: – Я хотел сказать тебе о ней сразу, но как-то вылетело из головы.
Амелия еле удержалась от смеха. Обычный человек вряд ли забыл бы о шкатулке, в которой, возможно, хранились сокровища, но для Кэма она значила не больше, чем коробка с орехами.
– Только ты мог пойти за пчелиным ядом, а найти спрятанные сокровища. – Амелия приподняла шкатулку, потрясла ее и почувствовала, что внутри находятся какие-то тяжелые предметы. – Черт! Она заперта. – Амелия достала шпильку из роскошных волос и протянула Кэму.
– Почему ты решила, что я могу шпилькой вскрыть замок? – полюбопытствовал он.
– Я полностью полагаюсь на твои криминальные способности, мой дорогой.
Пока Кэм возился со старинным замком, Амелия удивленно спросила:
– Почему ты не сказал мистеру Фросту, что уже нашел сокровища? Тогда ты бы избежал укусов пчел. Как они облепили тебя всего, до сих пор не могу вспоминать без содрогания!
– Я хотел сохранить шкатулку для твоей семьи. У Фроста нет на него права. А потом, если бы я ему сказал, этот алчный подонок мог бы и выстрелить в тебя сгоряча.
Через минуту замок щелкнул, и шкатулка открылась.
С замиранием сердца Амелия подняла крышку. Сверху лежала пачка писем, перевязанная тонкой косичкой из волос. Амелия достала лежавшее сверху письмо и развернула пожелтевший пергамент.
Это было любовное письмо короля, подписанное просто «Яков». Скандальное и пылкое, оно было слишком интимным, не предназначалось для чужих глаз. Амелия отложила листок в сторону.
Между тем Кэм доставал из ящика разные предметы и клал ей на колени: рубин диаметром не меньше дюйма, браслеты, украшенные бриллиантами, нитки тяжелого черного жемчуга, брошь из сапфира овальной формы с бриллиантовой подвеской, несколько колец с драгоценными камнями.
– Глазам своим не верю, – вздохнула Амелия. – Этого добра хватит, чтобы восстановить Рамзи-Хаус дважды.
– Не совсем, но вроде того. – Кэм окинул сокровища опытным взглядом.
Нахмурясь, Амелия перебирала драгоценные вещи.
– Кэм? – спросила она после долгой паузы.
– Да? – Он определенно уже потерял интерес к сокровищам.
– Ты не возражаешь, если мы ничего не скажем Лео… пока он… ну, не станет более разумным? Иначе я боюсь, что он опять сбежит из дома и натворит что-нибудь.
– Я бы сказал, что это вполне обоснованное беспокойство. Да, мы подождем, пока он не изменит свои взгляды на жизнь.
– А как ты думаешь, Лео и вправду изменится? Он станет прежним?
Кэм прижал Амелию к себе и сказал:
– У цыган есть поговорка: «Ни у одной кибитки колеса не вечны».
Разделявшее их одеяло соскользнуло, и от внезапного холода Амелия передернула плечами.
– Скорей ложись обратно. Согрей меня.
Кэм снял рубашку и тихо рассмеялся, почувствовав, что она нетерпеливо расстегивает пуговицы брюк.
– Что случилось с моей застенчивой gadji?
– Боюсь… – она без смущения стала гладить его твердую плоть, – что постоянное общение с тобой сделало меня такой бесстыжей.
– Вот и хорошо. Я на это надеялся. – Кэм застонал от прикосновения ее пальцев. – Амелия, если у нас будут дети… ты не возражаешь, что в них будет частица цыганской крови?
– Нет, если ты не против, что в них будет еще и кровь Хатауэев.
– А я-то думал, что кочевая жизнь – вот это настоящий вызов, а оказывается… Знаешь, даже очень смелого человека напугала бы твоя семейка.
– Ты прав. Я до сих пор не могу понять, почему ты согласился взвалить на себя наши бесконечные проблемы.
– Потому что я люблю тебя. – Предоставив ей возможность полюбоваться своим обнаженным телом, он скользнул под одеяло.
– А как же твоя свобода? Тебе не жаль, что ты ее теряешь?
– Нет, любовь моя. – Кэм протянул руку и потушил лампу. – Я ее наконец нашел. Здесь, рядом с тобой.
104 
