Особенно,... 
48 
С этой мыслью она стала укладывать волосы и делала это дольше обычного.
Было еще слишком рано идти в гостиную, и она открыла чемодан, чтобы положить в него платье, в котором была целый день.
Пока она занималась этим, раздался стук в дверь за ее спиной, и она подумала, это миссис Сазэрленд хочет помочь ей надеть вечернее платье.
— Войдите! — молвила она и добавила, когда дверь открылась:
— Благодарю вас за то, что так прекрасно все упаковали, намного лучше, чем удалось бы это мне.
Ответа не последовало, и Пепита, повернув голову, увидела, что в комнату вошла не миссис Сазэрленд, а Торквил.
Она ахнула от неожиданности, а он сделал несколько шагов вперед и спросил:
— Упаковали? Что это значит? Ты упаковываешься?
Он держал что-то в руках и положил это на стол рядом с кроватью, затем подошел к ней, не отрывая глаз от чемодана.
— Что произошло? Что ты делаешь?
Вопросы пугали и обезоруживали девушку.
— Я… я… уезжаю.
Голос ее был чуть громче шепота, ей казалось, будто у Торквила сердитое лицо, и она ощутила внутреннюю дрожь.
— Уезжаешь? — повторил он. — Неужели ты можешь быть столь жестокой, столь чертовски жестокой, чтобы оставить меня?
— Я… я должна, — оправдывалась Пепита. — О дорогой… попытайся понять… я должна уехать!
— Почему?
— Потому что я… люблю тебя слишком сильно, чтобы… разрушить твою жизнь.
Ей было трудно произнести эти слова, и они рассыпались как горошины.
Торквил протянул к ней руки.
Его пальцы впились в нее, и она потупилась, увидев в его глазах гнев, о каком даже не могла помыслить.
— Как смеешь ты!
— воскликнул он.
— Как смеешь ты уезжать! Разве ты не понимаешь, что, куда бы ты ни поехала, я последую за тобой и как бы изобретательно ты ни пыталась скрыться, я найду тебя?
Слова эти прозвучали надрывно и грубо, и она поняла — он в гневе потому, что боится потерять ее.
— Пожалуйста… пойми, — умоляла она. — Пожалуйста, осознай, я не могу остаться здесь и… разрушить все, что… близко тебе.
Она всхлипнула.
— Тебя… отошлют, как Алистера. Ты станешь… изгнанником, а я не смогу… вынести, если это случится с тобой.
— Почему ты не сможешь вынести этого? Ей показался странным этот вопрос, но она ответила:
— Потому что… я люблю тебя… я люблю тебя так сильно, что хочу защитить тебя.
— И ты думаешь, будто защищаешь меня, отнимая то, что значит для меня больше, чем сама жизнь?
Он смотрел на нее, и гнев исчезал из его глаз.
Он сильно, почти грубо прижал ее к себе, но его лицо излучало нежность.
— Глупенькая моя, есть ли что-то более существенное, чем наша любовь? У нас с тобой есть то, что гораздо важнее, нежели положение, семья, клан или национальность.
Пепита спрятала лицо у него на груди.
А он приподнял пальцем ее подбородок и посмотрел на нее.
Она была очень бледная, и слезы бежали по ее щекам.
Он не мог отвести от нее взгляд.
— Ты — моя, и ни человек, ни Бог не заберет тебя у меня!
— с жаром промолвил Торквил.
И вновь его губы прильнули к ее губам, и вновь волны блаженства захлестнули обоих.
Он прижимал ее к себе все сильнее и сильнее и целовал, пока она вновь не ощутила себя его неотъемлемой частью.
Трепет пробежал по всему ее телу, и когда он поднял голову, она могла лишь прерывисто прошептать:
— Я люблю тебя… я люблю тебя!
И вновь скрыла свое лицо у него на груди.
— Ты никогда не оставишь меня! — взволнованно произнес Торквил.
Он коснулся губами ее волос.
— Мы поженимся немедленно, и я пришел сюда, чтобы сказать тебе — мы сегодня обсудим это с герцогом.
— Нет… нет! — воскликнула в ужасе Пепита.
Она взглянула на него и замерла, пораженная, потому что он улыбался, а в глазах его искрилось счастье.
— Ты не спросила меня, почему я пришел к тебе именно теперь, — тихо заметил он, — и как же замечательно, что я сделал это!
Он бросил мгновенный взгляд на ее открытый чемодан и продолжал:
— Я ведь принес тебе подарок!
— П-подарок? — пролепетала девушка.
— Нечто неожиданное, и оно нуждается в объяснении.
Торквил не двигался.
Она, все еще в его объятиях, посмотрела на стол, где лежало нечто, завернутое в белую бумагу.
Его он держал в руках, когда вошел в спальню.
— Прежде всего, мое сокровище, — улыбнулся Торквил, — я хочу, чтобы ты назвала мне имя твоей бабушки.
— М-моей… бабушки? — изумилась Пепита.
48 
