78 
Присцилла очнулась от возгласа Брендона и ощутила, что он достиг пика. Потом что-то огненно-горячее изверглось в нее, поддерживая затихающее наслаждение, а Брендон замер. Наконец тело его расслабилось, и Присцилла услышала частое хриплое дыхание. Еще через несколько минут он разжал объятия и опустился рядом с ней. Она открыла глаза, заметила, что их тела покрыты испариной, и улыбнулась.
– Теперь ты моя. И всегда будешь моей.
Это была святая правда. Присцилла чувствовала это всем своим существом.
– Вот, значит, как это бывает, Брендон… я и не думала…
– Не всегда и не со всяким, милая, – усмехнулся он, отводя с ее щеки влажную прядь.
– А у мужчин?
– Тоже.
«У меня по крайней мере так еще не бывало», – подумал он, а вслух сказал:
– В тебе есть нечто особенное, моя любовь. Естественная страсть. С тобой это было…
– Как? Волшебно? – поддразнила она. – А вот я как будто побывала в раю. Нет, правда!
– Значит, мы оба там побывали, – заверил ее Брендон с благочестивым видом, но не выдержал и засмеялся. – Поверь, в тебе больше огня, чем в десятке женщин, которых я знавал.
– А в тебе, любовь моя, есть что-то бесовское… – задумчиво промолвила Присцилла, вспоминая, как ее полностью утратила контроль над собой, как слепо следовала за Брендоном во всем, что он делал. – По правде сказать, мне не по душе, что кто-то имеет надо мной такую власть.
Последнюю фразу она произнесла шутливо, но в душе была совершенно серьезна.
– Я тут ни при чем, Присцилла. Мы просто созданы друг для друга.
– Может быть, может быть…
Она снова погрузила пальцы в темную поросль волос у него на груди и с удивлением ощутила новую вспышку желания. Каково же было ее удивление, когда, переведя взгляд вниз, она поняла, что Брендон чувствует то же самое.
– Нет, что ты! – воскликнула она. – Мы же не можем повторить это снова!
– А что нам мешает? Поцелуй меня.
И, как всегда, Присцилла охотно повиновалась Брендону.
Итак, она узнала еще и то, что принадлежать друг другу можно не один раз. Этой ночью – их первой ночью – это случилось еще дважды, но и потом Брендон не чувствовал себя опустошенным. Его заставила остановиться только тревога за нее. Поэтому он в шутку заметил, что излишества не доведут до добра и им пора угомониться. Брендон был прав, но втайне она сожалела, что все кончилось.
Третьим откровением этой ночи стало для нее то, что Присцилла Мэй Уиллз, как выяснилось, распутна. К счастью, мужчина, которому она отдавалась с таким непристойным самозабвением, не имел ничего против этого, напротив, скорее радовался.
– Ты, любовь моя, воплощаешь в себе все лучшие качества жены, – сказал он утром, сажая ее на спину Блэки. – Леди в гостиной и распутница в постели.
– А ты, Брендон Траск, должно быть, сам дьявол! Он расхохотался и запечатлел у нее на лбу невинный поцелуй.
Весь этот день и следующий они скакали во весь опор, останавливаясь лишь для того, чтобы дать передышку коню, несущему двойной груз, и себе. Они уставали настолько, что едва держались в седле. Как и говорил Брендон, они старались не удаляться от высохших, а порой и полноводных ручьев, глубоких оврагов и промоин. Иногда петляли, возвращаясь по собственным следам, или заметали их привязанными ветвями. Словом, он пустил в ход весь арсенал уловок и трюков, призванных сбить погоню со следа.
Останавливаясь на ночлег, они предавались любовным утехам, как бы сильно ни устали за день. Присцилла все более убеждалась, что трудности того стоили, и забывала о своих страхах в объятиях Брендона. Однако при свете дня отчаянно тревожилась и молилась, чтобы им удалось безопасно добраться до места назначения.
Вечером накануне прибытия в Корпус-Кристи они доели последние крохи из своих запасов. Брендон увидел неподалеку фруктовое дерево с плодами, похожими на сливу, только покрытыми колючей кожицей. Присцилла с удовольствием отведала их и нашла, что дары местной природы совсем не так плохи.
Клейкий и сладкий сок стекал по ее пальцам, но Брендон охотно облизал их по очереди, особенно впадинки между ними, отчего Присциллу охватил сладостный трепет. Разумеется, это привело сначала к ласкам, а потом и к близости, после чего, измученные долгой дорогой, они уснули в объятиях друг друга.
– Дай мне подзорную трубу! – рявкнул Стюарт Эган.
Он поднес длинный медный цилиндр к правому глазу, прищурил левый и вперил взгляд в то, что открылось ему у подножия отлогого холма, за ажурной завесой мескитовой листвы.
78 
