с удовольствием перечитала 
21 
Педро улыбнулся:
— Я прослежу за этим, patron.
Услышав это слово, редко употреблявшееся друзьями, Рамон поднял голову и увидел в глазах старого ковбоя то ли уважение, то ли одобрение.
— Gracias[28], мой друг, — тихо сказал Рамон. При их взаимных чувствах они понимали друг друга без лишних слов. Санчес кивнул и вышел из комнаты.
Рамон просидел возле девушки всю ночь, протирая влажной тканью ее лоб, плечи, ноги и ступни. Испанец понимал, что лучше бы снять с нее и ночную рубашку, но не стал делать этого, зная, как будет уязвлена гордость Кэрли, если она догадается, что он видел ее нагой.
Даже сейчас Рамон видел, как прекрасно сложена девушка. Под тонкой льняной простыней четко вырисовывались тонкая талия, стройные ноги, высокая полная грудь, изящные руки.
Заметив, что ее волосы утратили блеск, Рамон нахмурился. Ничего, вернется, если их вымыть. Когда девушке станет лучше, он сам займется этим.
Какое красивое у нее имя, подумал испанец, в нем есть присущие ей огонь и решимость. Он поклялся, что они вернутся к ней.
Всю ночь Кэрли металась, ворочалась и бессвязно бормотала во сне. Однако отдельные фразы привлекли внимание Рамона.
— Па? Это ты? Я люблю тебя, па. — Она ударила кулачком по простыне, и слезы покатились по ее щекам. — Не уходи, ма, пожалуйста, не покидай меня!
Он откинул влажные волосы со лба девушки.
— Ты не одна, nina, — отозвался он по-английски. — Спи спокойно.
— Я не сделаю этого! — внезапно воскликнула Кэрли. — Не покину ее! Она больна и умирает. Пусть я заражусь, но не сделаю этого.
Рамон подался вперед, с удивлением прислушиваясь к ее словам. Но тут в спальню вошел Педро:
— Ты не спал всю ночь, Рамон. Я посижу с девушкой, а ты отдохни.
— Она что-то говорит, Педро. Я несколько раз обращался к ней по-английски, но она говорит очень странно, совсем не так, как образованная леди. Такую речь я слышал только на кораблях у простых gringos, направляющихся на золотые прииски. Тут что-то не так.
— Что же, по-твоему, это значит? — спросил Педро.
— Постараюсь выяснить. — Рамон снова наклонился к девушке, прислушался к ее бормотанию, потом сказал другу: — Найди Альберто. Его кузина Канделария работает на ранчо дель Роблес. Она уже помогала нам. Попроси его разузнать побольше о нашей гостье.
Педро кивнул:
— А пока я пришлю сюда Флоренсию присмотреть…
— Я остаюсь здесь, — возразил Рамон.
— Но тебе необходимо отдохнуть. Ты должен…
— Рог favor[29], Педро, исполни мою просьбу, скажи Альберто, чтобы сделал это поскорее.
Санчес понял, что спорить бесполезно: Рамон останется здесь.
— Я выполню твою просьбу.
Четыре дня Рамон де ла Герра не отходил от постели Кэрли, но ей становилось все хуже. Ее дыхание было неровным и поверхностным, как у Андреаса перед смертью. Испанца терзали угрызения совести.
Индейская женщина появилась на второй день. Ее звали Траушна, или Голубая Сойка. Калифорнийцы величали ее Лина — это имя она получила при крещении в миссии. Худая и темнокожая, с длинными прямыми черными волосами и челкой на лбу — такую прическу носили почти все индейские женщины, — она отличалась тонкостью и мягкостью черт. Лина разменяла третий десяток и считалась шаманом, ибо унаследовала этот дар от предков.
Она взялась за работу, не обращая внимания на Рамона. С помощью ступы и пестика растолкла в порошок сухие лимонные листья, сделала отвар и принялась поить им девушку. Приготовив чай из березовой коры, заставила больную пить его каждый час. Лина растерла грудь Кэрли мазью, в состав которой входили сало, измельченные семена красного перца и жареные семена лютика, затем помахала над бледным лицом девушки веером из орлиных перьев.
К четвертому дню Рамон почти потерял надежду. Индейская женщина вернулась в деревню, сказав ему, что сделала все возможное, но, если к завтрашнему утру состояние Кэрли не улучшится, надо звать священника.
В два часа ночи лампа еще горела на маленьком столике возле старой железной кровати. Рамон не мог уснуть. Он едва прикасался к еде. Мысль о том, что еще одна смерть окажется на его совести, была нестерпима — к тому же умирала молодая девушка. Спазм сжал его горло.
Madre de Dios, он не хотел этого! Если бы он не потерял голову от горя! Если бы только мог подумать, справиться с душевной болью! Лучше бы он оставил ее на ранчо дель Роблес.
С невыносимой тяжестью на сердце, измученный, Рамон согнулся на своем стуле, уперся локтями в колени, переплел пальцы, опустил на них подбородок и начал тихо молиться.
21 
