Особенно,... 
.
Очередная сказка о Золушке 
116 
– Славы тебе, Аласейа.– Она посторонилась, давая Коршунову проехать, да так неловко, что пошатнулась и едва не упала с настила в ров.
Не упала, успела ухватиться за ногу всадника, а всадник, наклонясь, поймал тонкое запястье с соскользнувшей к локтю змейкой золотого браслета.
– Прости, Аласейа, мою неловкость!
– Нет, это ты прости меня, Анастасия! – Смуглые пальцы женщины уже разжались, но всадник по-прежнему удерживал тонкую руку.– Я не очень хороший наездник! – Он улыбнулся.
– Разве воин может быть плохим наездником? – улыбнулась она в ответ.
– Там, откуда я родом, ездят не на лошадях, а на… – Алексей поискал подходящее слово,– колесницах. Огненных колесницах,– уточнил он.
Это не было враньем. Двигатель внутреннего сгорания как-никак.
– О-о-о! – поверила она или нет, неизвестно, но взглядом выразила восхищение.– По небу?
В общем его слова даже не прозвучали необычно. Здесь принято преувеличивать. Фантазировать, так сказать. В здешних байках побитые враги множатся и превращаются в шестируких великанов. Причем рост и количество рук напрямую зависят от возраста рассказчика и объема выпитого пива.
– И по небу,– кивнул Коршунов.– На больших колесницах. С крыльями. И не только воины – все. Даже дети.– Руки ее он так и не отпустил, но она словно и не замечала этого.
– Верхом?
– Нет, в чреве. Наши колесницы столь стремительны, что верхом не удержаться.
– В чреве? – Она задумалась.– Как на корабле?
– Примерно.
– Мне бы хотелось полетать по небу,– проговорила она застенчиво и совершенно по-детски затрепетала веками: огромные глаза в черной бахроме выгнутых ресниц.
– Может быть… – Коршунов бросил быстрый взгляд по сторонам: они были одни. Ни одного человека ближе трех сотен шагов, открытые ворота, пустая пыльная улочка…
– Может быть, когда-нибудь… – Он низко наклонился в седле и коснулся губами узкой мягкой ладони.– Анастасия… Настя…
Глава двадцать первая Книва. Посвящение
Книва просидел в яме целую вечность. Совсем окоченел. Очень хотелось есть. А пить совсем не хотелось. Овида сказал: «Воду не пей. Плохая». Это он про ту воду, что в яме скопилась. Как будто Книва совсем дурак. Станет он воду пить, от которой мочой воняет! Сколько тут до Книвы сидело, воинское посвящение принимавших? И все в эту воду облегчались.
Книва вздохнул. А как хорошо мечталось, когда на капище ехали! Агилмунд, Сигисбарн, сам Одохар с дружиной, даже Травстила-кузнец. Еды привезли полные мешки, пива. По дороге еще свинью добыли, с поросятами…
Все на капище пошли, а Книву Овида-жрец за руку – да в лес. Глаза тряпкой завязал и до самого вечера по чащобам водил. Книва все ноги сбил сослепу.
Наконец сюда привел его Овида. К яме. Щит плетеный, дерном прикрытый, с ямы снял. Раздеться велел и вниз прыгать. Книва разделся и прыгнул. Хоть страшно было: яма-то ловчая, раз щитом прикрыта. Большая: на медведя или, может, тура. А в ловчей яме и кол может быть… Страшно, но прыгнул. Стараясь ближе к стенке упасть. Напрасно боялся – не было кола в яме. Воды вонючей – на ладонь, да еще на ладонь – грязи.
– Целый? – спросил сверху Овида.
– Целый! – бодро ответил Книва.
– Ну тогда сиди. Воду не пей. Плохая.
– А долго сидеть? – спросил Книва.
– Пока я не приду… Или еще кто.– При этих словах Овида хохотнул недобро, как филин ухает, да щит на яму надвинул, осыпав Книву землей.
Ушел Овида.
А Книва остался.
И сразу есть захотел.
Представилось, как на капище воины пируют. Свинью на вертеле жарят, а со свиньи жир капает и на камнях шипит.
А в лесу уже и ночь наступила. Это Книва только по звукам, что сверху доносились, понял; в яме-то всегда ночь. Ноги от воды немеют. Особенно когда на корточках сидишь. Мошки какие-то вьются, кусают. Плохо Книве. Страшно. Может, о нем забыли? Может, квеманы напали на капище и побили всех? Овида-жрец сказал: «Сиди, пока я не приду». А ежели он и вовсе не придет? Ежели он нарочно Книву в яму скинул, чтобы богам подземным потрафить? Зря, что ли, сказал жрец: или я приду, или еще кто?
Страшно Книве. У него с подземными богами – старые счеты. Думал Книва: очистили его тогда, на болоте, Каумантиир Гееннах с Аласейей. Ан нет, оказывается. Только вот сейчас сообразил Книва: не могли они его очистить, раз не боги они, а чужие герои. Были б свои – другое дело. Но ведь чужие. Разве их Вотан с Доннаром услышат? Вспомнил тут Книва, как Аласейа его все в реку звал, а Книва не шел: боялся обычай нарушить. А ведь наверняка Аласейа его не просто так звал. Понятно теперь: помочь хотел. Хотел, чтоб речной бог, здешний, с которым дружен Аласейа, Книву от нечистоты избавил. Не понял Книва. А теперь – поздно. Потому, может, и не взяли на капище Аласейю. Чтоб Книве помочь не мог.
116 
