17 
Пошел отсчет. Никому не нужный.
…Один… Ноль…
Ключ на пуск…
Вибрация. И вес…
Бездушная автоматика гасит скорость… Уводит вниз. Туда, во мрак и неизвестность…
BEC! И тишина. Тут наверху всегда тишина. Тут даже на атомы разлетаешься в тишине. Невыносимая тишина…
Тяжесть и тьма…
– Командир. Когда солнце?
Не отвечает. Смотрит перед собой. Губы вроде шевелятся. Молится, что ли?
Страшная это штука – посадка. Страшная, потому что… Потому что долгая очень… ВЕС!..
– Леха…
– Что?
– Как думаешь… нам Героев дадут?
Подбадривает. Или сам бодрится.
– Непременно. Нас внизу уже генерал с орденами поджидает.
– Менты.
– Что менты?
– Там внизу.
– Где?
– Под облаками… Поджидают… За самовольный сход с орбиты… Сядем. Навеки…
Все шуточками своими сыплет.
– Когда отделение?
– Скоро уже…
…Солнце! В черном небе ослепительное солнце. Прошло через иллюминатор, слепя, и исчезло. А следом вползла бело-голубая махина и заполнила собой все. Вышли на дневную сторону. Над океаном идем…
…Вся Европа по-прежнему затянута пеленой облаков, лишь местами темнеют разрывы. Над Россией все тот же громадный циклон…
Кораблю еще раз входить в ночь. Потом снова в день. И только в том «дне» – отделение.
…Мрак. И звезды. И страх. На орбиту уже не вернуться, скорость потеряна. «Союз» несется в ночи над неведомым.
Алексей с Геннадием молчат. Уже полтора часа молчат. Каждый – о своем. И теперь наступает самое-самое…
Отделение! За задраенным люком спускаемого аппарата теперь пустота. Корабль с двигателями, с кислородом, с водой, с ассенизационно-санитарным устройством теперь сам по себе.
От перегрузки в глазах плывут красные круги. И не вздохнуть. На грудь будто слон сел. Спускаемый аппарат теперь несется в сияющем коконе. Вибрация пронизывает до костей. По иллюминатору будто волны идут – оплавляется наружное стекло.
Чудовищный толчок – тормозной парашют сработал. Сработал!
И сразу почти – или это показалось, что сразу,– второй толчок. Основной парашют! За оплавленным иллюминатором небо. И не черное, а фиолетовое уже…
Вошли в облака. За иллюминатором молочная белизна. Потом тени какие-то мелькнули. И удар! Потом еще один!
Спускаемый аппарат тряхнуло, подбросило, перевернуло, еще раз…
Глава восьмая Алексей Коршунов. Живы!
– Живы,– прохрипел Алексей. В ушах молотом бухало – сердце отчаянными толчками гнало сквозь сосуды кровь. Собственный голос казался чужим, каким-то ломко-стеклянным. Соленый пот жег глаза. Жарко, как в бане.
– Ну что, Леха.– Кряхтя, Геннадий заворочался в своем кресле. Повернулся к Алексею. Ощерился. Видно, попытался улыбнуться. Но вышло это у командира плохо.– Понравилось летать?
Алексей смачно выматерился. Нижнее белье под комбинезоном было совершенно мокрым от пота и противно липло к телу.
Коршунов покосился на иллюминатор. Ни черта не видать. Заляпало грязью, должно быть.
– Вроде на ровное сели,– пробормотал командир.– Ничего не чувствуешь.
– Почувствуешь тут.– Алексей закрыл глаза. Потянулся было расстегнуть ремни.
– Погоди,– остановил его командир.– Давай-ка по инструкции.
По инструкции так по инструкции. Алексей попытался расслабиться. Подождем. Несколько минут погоды не сделают.
Этот послепосадочный момент был расписан в инструкциях чрезвычайно подробно. И правильно. Как ни крути, а садишься все равно вслепую. Особенно когда садишься вот так, на ручном. Можно и на воде оказаться, и на крутом склоне. И на территории «дружественных» соседних государств. Словом – везде. Оттого и уделяют в программе подготовки так много внимания вопросам выживания. Море, пустыня, тайга – три природные зоны, где ты должен уметь продержаться, пока служба поиска не обнаружит спускаемый аппарат.
Тайга – это оказалось самым сложным. А самым простым почему-то оказалась пустыня. Странно, но факт. Хотя, казалось бы, все должно было быть с точностью до наоборот.
– Слышь, командир,– Алексей повернулся к Геннадию,– а помнишь, как мы на Тикси-то выживали?
Командир неопределенно пожал плечами.
Их – сразу три экипажа – тогда забросили в приполярную тайгу. И там, на полигоне, под наблюдением инструкторов они несколько дней проходили суровую школу таежного выживания.
17 
