Перед тем как лечь, она вычистила свои знаменитые ботинки, разглядывая их с определенной долей отвращения, Именно они заставляют ее в жару ходить в штанах. По крайней мере, в юбке ее не принимали бы за мальчика-подростка. Ведь это обидно. А с Жениным романтическим взглядом на жизнь обидно вдвойне.
Дядя целыми днями пропадал в офисе и встречался с племянницей только вечером за столом. За пять минут до ужина в комнату Жени ворвалась экономка и, застав ее спящей, бесцеремонно растолкала.
— Евгения! Ваш дядя уже спускается в столовую! Немедленно встаньте и причешитесь! Вы похожи на драную кошку.
— Спасибо за комплимент, — сказала Женя, еще толком не проснувшись.
«И почему я терплю все это?» — про себя подумала она. Приближение судного часа — появление шантажистов с кассетой — делало ее с каждым днем все смелее и смелее. По крайней мере, в мыслях. Время от времени эти мысли озвучивались ею просто помимо воли. Самое удивительное, что при этом ничего не происходило — дом не Рушился и небо не падало на землю.
Всю ночь Женя ворочалась на своей узкой кушетке, словно постельное белье было раскаленным и не давало возможности полежать спокойно. Ей снились странные, сумбурные сны, и утро не принесло облегчения. Она проснулась взволнованной, словно первоклассница накануне первого сентября. Прокравшись к телефону в холле, сняла трубку и набрала домашний номер Лаптева. Ответил незнакомый мужской голос.
— А Веню можно? — напряженно спросила Женя, в одну секунду нагромоздив массу предположений по поводу того, кто снял трубку.
— Минутку.
— Веня, кто это у тебя в такую рань? — спросила Женя шепотом.
— Экая ты бесцеремонная! Приятель.
— Ты что-нибудь предпринял вчера? Ну, по нашему делу?
— Еще бы! Все, как договаривались. За отчетом отправлюсь завтра.
— Не забыл — прокат работает допоздна. Твои мальчишки не разбегутся до одиннадцати вечера? — с сомнением спросила Женя. — Все-таки у них есть родители…
— Не разбегутся. Я пообещал им хорошее вознаграждение. Кроме того, это такие мальчишки, которые сами себе хозяева.
— Деньги я тебе отдам, — поспешно сказала Женя. — Надеюсь, ты не намекнул этим мальчишкам, для чего все это делается?
— За кого ты меня принимаешь?
— Мне, как я понимаю, в видеопрокат путь заказан. Меня теперь знают в лицо и Кокин, и одна смена девушек.
— Так посиди дома, отдохни немножко.
— Но у меня нет времени сидеть! — возразила Женя. — Со дня на день…
— Что? — подбодрил ее Лаптев. Женя хотела сказать: «Вновь появятся шантажисты», но прикусила язык.
— Я имела в виду: день ото дня шансы обнаружить Яна уменьшаются.
— Почем ты знаешь?
— Ну, мне так кажется. Если его украли, то могут заморить голодом, или оставить без медицинской помощи, или… Да мало ли что!
— Не надо думать о плохом.
Женя пообещала не думать о плохом и провела весь день в дядином саду, уничтожая старые запасы жевательной резинки. Этот процесс помогал ей успокаивать нервы. Экономка то и дело появлялась на садовых дорожках с инспекцией. «Зуб даю, — подумала Женя, — заберись я в камин, Ирма Гавриловна немедленно принялась бы прочищать дымоходы».
Когда наступил вечер, Женя закрылась в своей спальне и начала переодеваться в домашнюю одежду. Как водится, именно в этот момент экономка явилась в ее комнату.
— Евгения! — воскликнула она таким тоном, будто Женя прошлась по всему дому с ведром грязи и раскидала ее по полу. — Это переходит всякие границы! Вам снова звонят по телефону!
— А что вы так разволновались, Ирма Гавриловна? — спросила Женя, прикрываясь халатом. — Для телефонного аппарата звонки полезны. Если по нему хотя бы время от времени не звонить, он заржавеет.
— Приберегите ваше чувство юмора для молодых людей с золотыми браслетами, — повысив голос, ответствовала она, повернувшись к Жене спиной, в которой, как та подозревала, вместо позвоночника был спрятан негнущийся металлический прут.
«Боже мой, — думала Женя, сбегая по лестнице в холл, — я становлюсь совершенно другим человеком! Я стала возражать любимой дядиной экономке! Надеюсь, она не подожжет мою постель в глухую полночь».
На проводе была Ира Скобкина.
— Ты там как? — спросила она по-свойски. — Держишься?
— Держусь.
— А как твой дядя?
— Он… Он по-прежнему очень расстроен.
— Знаешь, я, кажется, тоже начинаю волноваться по-настоящему. Спать совсем не могу — приходится глотать снотворное. С утра башка от него словно тыква. А по вечерам нужно скакать в барах. Мой, мягко говоря, импресарио вопит, что я теряю форму. Я же думаю только о Яне. Тебе не надо помочь?