Особенно,... 
47 
Джастин покачал головой:
– Может быть, как-нибудь в другой раз.
Рыжая только пожала плечами:
– Как вам будет угодно.
Она вернулась с новой оловянной кружкой эля и поставила ее перед ним. Джастин глотнул горькой жидкости и снова откинулся назад, опираясь спиной о стену, позволяя напитку медленно просачиваться внутрь, проникать во все клетки, и удивлялся тому, что он его совсем не согревает. Ему хотелось опьянеть настолько, чтобы чувства притупились и можно было больше не думать об Эриел. Он сознавал, что его терзает похоть и что именно она толкнула его на столь необычные поступки. Он давным-давно запретил себе чувствовать. Однако у него сохранилось сознание, и когда он думал об Эриел, ощущал какой-то болезненный укол в сердце. Его похоть боролась с совестью. Джастин снова отхлебнул эля и подумал, что не знает, которая из них победит в конечном счете.
Прошло два дня. Наступила еще одна осенняя ночь, ветреная и холодная. Она окутала дом серым туманом одиночества. Эриел металась и ворочалась в постели и никак не могла уснуть. В пугающем молчании дома она изо всех сил напрягала слух, чтобы различить в тишине хоть какой-нибудь звук, какой-нибудь признак того, что граф вернулся. Но ничего не было слышно.
В этот вечер Барбара отправилась на какой-то светский прием. Она редко возвращалась домой до рассвета. Юный Томас спокойно спал в своей постели, после того как упросил Эриел почитать ему на ночь. Но Джастин до сих пор не возвращался.
Похоже, никто, кроме нее, не волновался.
– Он граф, – просто сказал дворецкий. – Он вернется, когда пожелает.
Но что, если с ним случилось несчастье? Лондонские улицы опасны. Что, если он в беде? Если ранен? Что, если нуждается в помощи? Неужели всем была безразлична судьба графа Гревилла? Ей пришло в голову, что, если Джастин не вернется, она может невозбранно пойти к Филиппу. Ведь она искала удобного случая увидеться с ним. Но после их последней встречи она больше не доверяла Филиппу, и даже если бы доверяла, то теперь не пошла бы на свидание с ним, зная, как относится к нему граф. Это было бы предательством, а предательство она считала худшим из грехов.
Ее уши уловили какой-то шум. Все чувства Эриел были обострены. В холле послышались глухие шаги. Что-то с грохотом упало на пол, до нее донеслось приглушенное проклятие. Послышались тяжелые шаги на лестнице, потом в холле. Шаги эти были нетвердыми. Потом все стихло у дальней двери в конце коридора, двери в комнату Джастина. Наконец-то он вернулся домой.
Она испытала чувство огромного облегчения, столь сильного, что внезапно ее охватила слабость. Эриел снова опустила голову на подушку. Она вздохнула и произнесла короткую благодарственную молитву по случаю его благополучного возвращения. Ее охватила истома. Веки ее медленно опустились, прикрыв усталые глаза, в которых она ощущала жжение. Впервые за долгие три ночи Эриел погружалась в глубокий и мирный сон. На следующее утро она проснулась поздно.
Глава 11
Эриел не видела Джастина ни в тот день, ни на следующий. Она понимала, что он избегает ее, но после того, что между ними произошло, боялась к нему подступиться. Время от времени она принималась гадать, где он пропадал в те дни, что его не было дома, и в памяти ее всплывали образы двух кричаще одетых и размалеванных женщин, что были с Филиппом. «У мужчин есть некоторые потребности», – сказал тогда Филипп. Если это было так, то такие потребности могли быть и у графа. Эриел вспомнила, как они оба трудились над конторскими книгами в гостинице. При мысли об их поцелуе у нее начинали дрожать руки и ноги, и в ней просыпались совсем непонятные ей чувства: нечто среднее между голодом и страстным томлением, ее и тянуло к нему, и чем-то он ее отталкивал и пугал.
Она закрыла глаза. Ее преследовало видение – Джастин, держащий в объятиях разнузданную и вульгарную блондинку. Эриел пыталась представить его целующим зубастую рыжую «красавицу» и инстинктивно чувствовала, что какая бы женщина ни оказалась в его постели, ей ни одна бы не понравилась, а так как она была уверена, что он был с женщиной, то к горлу ее вдруг подкатила тошнота. Ей была нестерпима мысль о том, что граф может быть с другой женщиной. Она не желала представлять его целующим ее или занимающимся с ней любовью. А так как Эриел была прямолинейна и честна с самой собой, то и пыталась доискаться причины этого.
Она внушала себе, что для нее это только вопрос гордости. Он говорил ей, что желает ее больше, чем кого-либо другого. Если он и в самом деле испытывал к ней такую страсть, то значило ли это, что она была для него особенной и неповторимой? А если и так, то какое значение это могло иметь?
47 
