Жена священника принесла сверток со свадебным платьем, доставленным в замок на спине пони.
Когда Клола развернула платье, женщина ахнула – так оно было красиво.
Оставшись одна, Клола умылась и начала причесываться перед зеркалом.
– Как же ты оденешься одна? – спрашивала ее невестка.
– Как-нибудь справлюсь, – ответила Клола. – Неужели там не найдется какой-нибудь служанки, чтобы застегнуть мне платье сзади?
– А что, если все уйдут в замок? – поинтересовалась невестка – эта добрая женщина была всегда готова устроить шум из ничего.
Клола рассмеялась.
– Тогда отцу или Хемишу придется поухаживать за мной.
Невестка ахнула.
– Знаешь, Клола, ты в этом Эдинбурге набралась такого… Как можно, чтобы мужчина видел женщину в нижнем белье?!
«Даже если я появлюсь перед братьями совершенно голой, – с улыбкой подумала Клола, – они этого не заметят». Женские прелести их не интересуют: иное дело, если бы она была лошадью или куропаткой…
Однако Клола не сомневалась, что герцог, известный скандальными связями с самыми богатыми и экстравагантными столичными красавицами, будет очень внимателен к ее туалету.
«Что ж, – сказала себе Клола, – может быть, я сама ему и не понравлюсь, но уж про мой наряд он ничего плохого сказать не сможет!»
И тут же она подумала: а как, интересно, представляет себе герцог свою невесту, которую ему навязали насильно?
Едва ли отец что-то рассказывал ему о Клоле. Да герцог, наверное, его и не спрашивал.
Что он чувствует сейчас? Должно быть, смущен и взволнован не меньше ее.
– Ну, может быть, я его приятно удивлю, – с надеждой сказала себе Клола.
Однако ее не оставлял страх, родившийся в ночь после разговора с отцом. Страх неизвестности, страх перед незнакомцем – вождем клана Макнарнов.
Жена священника явилась по первому зову и помогла Клоле застегнуть платье на спине. При этом она не переставала шумно восхищаться красивым нарядом и самой невестой.
– Вы просто куколка, мистрис Килкрейг! – восклицала она. – Никогда не видела такой красивой невесты! Что и говорить, достойная жена для нашего лорда!
– Спасибо, – ответила Клола.
– Дай вам бог счастья! – продолжала пожилая женщина. На глазах ее вдруг блеснули слезы. – Такая молоденькая… и хорошенькая, как ангел! Вы слетели на нашу землю, чтобы принести нам мир, и я знаю: бог благословит вас!
– Спасибо, – повторила Клола. Вдруг, повинуясь какому-то импульсу, она наклонилась и поцеловала женщину в щеку.
– Говорят, поцелуй невесты приносит счастье, – заметила она. – Спасибо вам за доброту!
Утирая слезы, жена священника повела Клолу вниз.
У дверей флигеля ее ожидал экипаж, запряженный четверкой лошадей.
Занавески были отдернуты, и, выглянув в окно, Клола увидела, что за ней следует целая процессия.
Позади экипажа гарцевали ее братья, рядом с ними – хмурый Торквил Макнарн. Сзади следовали бард, волынщик, личный телохранитель старого Килкрейга и старшие члены клана – что-то вроде вождей низшего ранга.
Процессия производила внушительное впечатление, но Клола нервничала: ей казалось, что на всем происходящем лежит тень замка и враждебности Макнарнов.
Дорога от флигеля до замка была густо усеяна народом. Дети размахивали букетами вереска, восторженно приветствуя торжественную процессию.
Прозрачная вуаль брюссельского шелка не мешала Клоле с любопытством оглядываться по сторонам. Однако на лицах взрослых она не видела улыбок. Макнарны тихо переговаривались между собой, некоторые даже что-то кричали, но визг волынок заглушал все звуки.
За волынщиком отца следовала еще дюжина музыкантов. Все они шли пешком, с черными петушиными перьями на головных уборах и красными от натуги лицами, и непрерывно дули в свои инструменты.
Процессия двигалась медленно, и по дороге от флигеля до замка волынщики успели сыграть две песни.
Подъезжая к дверям замка, они затянули марш клана Килкрейгов.
Под эту мелодию Килкрейги испокон веков ходили в бой; казалось, на свете не было музыки ненавистней для ушей Макнарнов.
Макнарны молча наблюдали за процессией. В их молчаливой неподвижности было что-то пугающее, и Клола невольно взяла за руку отца.
Но отец даже не обернулся. Он, должно быть, думал сейчас о том, что между двумя кланами наконец воцарился мир, и теперь Маклауды получат свое.
«А обо мне он совсем не думает!»– с горечью и печалью подумала Клола.