Особенно,... 
80 
Когда небо посветлело и начало всходить солнце, она поднялась с койки, оделась и выглянула в соседнее купе. Герцогиня спала.
Гардения знала, что наиболее опасный момент настанет для них, когда они достигнут Ниццы. Там поезд должен был стоять не меньше четверти часа, там их вполне могли арестовать…
Проводник принес ей кофе.
— Если желаете, можете пройти в соседний вагон и позавтракать, Ma'm'selle, — сказал он.
— Нет, спасибо, — ответила Гардения.
Она чувствовала, что любая еда застрянет у нее в горле, и знала наверняка, что после столь огромного количества выпитого спиртного тетя тоже не пожелает ничего есть.
— Когда мы прибудем в Ниццу? — спросила она.
— Через полчаса, Ma'm'selle, — сообщил проводник и удалился.
Гардения прошла в купе герцогини и разбудила ее.
— У меня раскалывается голова, — простонала та и лишь потом открыла глаза. — Где мы? Куда мы едем? — спросила она испуганно.
— В Монте-Карло, тетя Лили. Вы не помните? — ответила Гардения.
— Ах да! Я все помню. — Веки герцогини вновь опустились. — Только бы с Генрихом все было нормально.
В ее несессере Гардения нашла таблетки, которые Ивонн, к счастью, не забыла упаковать. С их помощью через десять минут герцогиня пришла в себя.
Поднявшись с постели и взглянув на себя в зеркало, она ужаснулась. И принялась наводить красоту — красить губы и ресницы, мазать лицо кремами.
В Ниццу поезд прибыл без опоздания. Гардения сидела в своем купе и боялась шелохнуться. С платформы до нее доносился типичный для всех вокзалов шум, по коридору туда и сюда заходили люди, кто-то звал носильщиков. Прошло пять минут, и жуткое напряжение, в котором пребывала Гардения, начало постепенно спадать.
Если бы тетю планировали ссадить здесь с поезда, думала она, то полиция приехала бы на вокзал еще до его прибытия.
Когда пятнадцать минут истекли и поезд тронулся с места, Гардения глубоко вздохнула, медленно поднялась с койки и раздвинула шторы на окне.
Картина, открывшаяся ее взору, очаровывала невиданной красотой. Ярко светило солнце, а море было настолько синим, что захватывало дух. Мимо проплывали виллы с садами, полными бугенвиллий, апельсиновые и лимонные сады, у берега плескались детишки, а чуть дальше по водной глади плавно скользили лодочки с белоснежными парусами.
Гардения перешла в купе тети и воскликнула:
— Никогда не думала, что Ницца настолько прекрасна!
Герцогиня не ответила. Заговорила лишь тогда, когда покончила с приведением лица в порядок.
— Выгляжу я, конечно, как ведьма, — пробормотала она. — Но сейчас для нас важно лишь одно: чтобы люди в Монте-Карло ничего не узнали о нашей беде. Будь осторожна, Гардения, никому не рассказывай, почему мы уехали из Парижа.
— Конечно, тетя Лили, — ответила Гардения. — Об этом можете не беспокоиться.
— Я никогда не появлялась в Монте-Карло в это время года.
Сезон заканчивается. Надо что-то придумать, чтобы объяснить окружающим наш приезд. — Она помолчала. — Сделаем вид, будто я только что оправилась после какого-нибудь недуга… Нет!
О моей болезни всем бы было известно. Лучше скажем, что недавно переболела ты. Да, этот вариант мне нравится!
Гардения хотела спросить, настолько ли это важно, но промолчала, подумав, что тете будет полезно пытаться вести себя как ни в чем не бывало.
Рано или поздно люди все равно узнают о случившемся, подумала она с содроганием. А может, и не узнают. Ведь речь идет о деле государственной важности, не исключено, что его не станут предавать огласке. Со временем о Пьере Гозлине забудут. А тете уже никогда не вернуться во Францию.
— Тетя Лили, вы уверены, что не владеете ничем за пределами Франции? Имуществом, ценными бумагами? — спросила она. — Вчера мы уже разговаривали об этом, но вы были слишком утомлены, могли о чем-то просто не вспомнить.
Герцогиня категорично покачала головой., — Мой муж вкладывал все свои деньги только во Франции.
— На что же мы будем жить?
Герцогиня на мгновение погрустнела. Но тут же ожила.
— Не волнуйся об этом. Барон все уладит. Мы должны на это надеяться, Гардения, и доверять ему. В конце концов, если вопрос встанет ребром, я обращусь к правительству Германии.
Я никогда не принимала от него денег, только шиншилловую накидку, соболей и бриллиантовое ожерелье. Германия — моя должница.
Гардения ничего не ответила, хотя догадывалась, что правительству Германии больше нет дела до ее тети, ведь теперь она ничем не могла быть для него полезной. Произносить это вслух сейчас не следовало.
80 
