— Ты хочешь сказать, Мидлтон, что у мисс Стэмфорд, а возможно, у ее отца есть особые намерения?
Мистер Мидлтон улыбнулся:
— Конечно, ваше сиятельство. Как и у всех молодых леди. И вы это хорошо знаете. Чем выше титул, тем богаче улов…
Увидев, как герцог поджал губы, он понял, что упоминание о любовных делах виконта его раздражает.
Что касается самого герцога, то женщины преследовали его не только из-за титула. Он был очень хорош собой, держался несколько высокомерно, что для большинства женщин, находивших его неотразимым, представлялось неким вызовом.
Удивительно, что в эпоху свободы слова и еще более свободной морали даже с самыми близкими друзьями он никогда не позволял себе обсуждать интересовавшую его женщину. Это было хорошо известно в свете и прибавляло нечто сокровенное ауре, окружавшей герцога, словно защитный ореол.
В высшем свете не было дамы, которая не предпочла бы завоевать сердце герцога Алверстода, нежели выиграть дерби.
У герцога было много романов, но он вел себя достаточно осторожно, и никто не знал о них, пока они не заканчивались одним из двух: либо какая-нибудь красавица уезжала грустить в деревню, либо ее несчастный вид говорил о безвозвратной потере.
Слова «соблазнитель женщин», неразумно оброненные виконтом, в самом деле частенько упоминались в связи с именем герцога. Но поскольку он был чрезвычайно щепетилен в отношениях с женщинами, те редко обижались на него, даже когда он их оставлял, а жаждущие узнать о его любовных приключениях так и оставались в неведении.
Между тем мистер Мидлтон, собрав бумаги, произнес:
— Я выясню все, что смогу, и представлю вам сведения о сэре Джарвисе как можно скорее.
— Спасибо, Мидлтон. Я знаю, на тебя можно положиться.
Герцог поднялся из-за стола — он провел за ним почти два часа.
— Я собираюсь в Карлтон-Хаус, — сообщил он, — и, поскольку меня там заставят переесть и перепить, чего я не люблю в середине дня, пошли грума к «Джентльмену Джексону». Пусть передаст ему, что я надеюсь появиться в половине пятого и буду очень обязан, если смогу лично с ним провести несколько раундов.
Мистер Мидлтон улыбнулся:
— Я уверен, Джексон с удовольствием «обяжет» ваше сиятельство, несмотря на то, что вы нокаутировали его на прошлой неделе.
Герцог рассмеялся:
— Думаю, или мне необычайно повезло, или Джексон на время потерял бдительность. По это и впрямь успех.
— Да, конечно, ваше сиятельство.
«Джентльмен Джексон» был для него самым великим из боксеров, которых он когда-либо знал. Герцог вышел из библиотеки. Удовлетворенная улыбка тронула его губы.
Во второй половине дня сэр Джарвис Стэмфорд вернулся в свой большой и весьма респектабельный дом на Парк-Лейн.
Едва он переступил порог, как дворецкий и шесть лакеев выстроились в ожидании приказаний, а секретарь, маленький настороженный человечек, нерешительно поспешил ему навстречу:
— Мисс Клэрибел, сэр, просила заглянуть к ней сразу, как только вы вернетесь.
Сэр Джарвис внимательно посмотрел на секретаря, как будто за этой просьбой скрывалась особая причина.
Он хотел уже пройти в дом, но, увидев шестерых лакеев одного, как на подбор, роста, в одинаковых прекрасно сшитых фиолетовых и черных ливреях, преданно смотревших на него, спросил секретаря:
— А где мисс Клэрибел?
— В своей гостиной, сэр.
Сэр Джарвис поднимался по лестнице. Его ноги утопали в мягком ворсе ковра, гораздо более пышного и богатого, чем в других домах Лондона.
Добравшись до верха лестницы, сэр Джарвис поймал себя на мысли о том, что любуется недавно купленной картиной, принадлежавшей, как он был уверен, кисти Рубенса, а если вдруг ему подсунули подделку — обманщики об этом горько пожалеют.
Сэр Джарвис прошел по коридору, несколько загроможденному дорогой мебелью, в очень элегантную гостиную рядом со спальней дочери, убранство которой служило как бы совершенной оправой красоте Клэрибел.
Белые с позолотой стены, потолок, расписанный итальянским художником, голубые гардины — все это, несомненно, отвечало изысканному женскому вкусу. Когда же Клэрибел быстро поднялась с дивана и двинулась навстречу отцу, он подумал: «Да она сама по себе драгоценный камень, в оправе или без!»
— Папа, я так рада, что ты вернулся!
— А что случилось? — хрипло и нарочито грубовато спросил сэр Джарвис.