Пурилла говорила все это столь бесхитростно, что граф почувствовал — она ни на секунду не подумала о нем как о выгодной партии для замужества или как об «очарованном принце», который, он в этом не сомневался, жил в ее мечтах.
Ее слова несколько смутили его, избалованного женским вниманием, ведь столько женщин буквально преследовали его во всех частях света, где ему довелось служить, не исключая и Лондон, где у него также хватало поклонниц, с которыми он время от времени встречался.
— Вы рассказывали мне, что красивый незнакомец очаровал вашу невестку, — произнес он. — Странно, почему же няня не прогнала его?
— Она посчитала его очень подходящим для Элизабет, — ответила Пурилла, присаживаясь на стул у кровати, — и он действительно именно тот мужчина, за которого ей следует выйти замуж. Он добр и внимателен и считает ее единственной в целом мире.
— Интересно, а вы сама не пытались выйти за него замуж? — поддел ее граф.
Пурилла посмотрела на него с удивлением:
— Было бы подло добиваться этого, ведь Элизабет старше меня, и она так несчастна и одинока без Ричарда.
Затем, словно его слова что-то все же затронули в ней, она добавила:
— Эдвард хорош для Элизабет, но он не подошел бы мне.
— Почему же? — полюбопытствовал граф.
Пурилла, поразмышляв минуту-другую, попыталась объяснить:
— Я думаю, он слишком уж рассудителен и немного расчетлив в своих действиях. Я могу заранее предугадать то, что он собирается сказать, и уже знаю, каково будет его мнение, прежде чем он произнесет хоть слово.
— Это, безусловно, несколько смущает, — согласился граф. — Однако все же большинство женщин стремятся в жизни к надежности и безопасности.
— И они находят это также и в вас? — спросила Пурилла.
По правде сказать, за всю свою жизнь граф не встретил ни одной такой женщины. Наоборот, когда дело касалось его, дамы отчаянно и безрассудно рисковали своей репутацией.
Часто, когда женщины влюблялись в него, они становились опрометчивыми и подвергали себя опасности развода и скандала, а значит, могли оказаться отвергнутыми обществом на всю оставшуюся жизнь.
Он понял, что Пурилла ожидает ответа на свой вопрос.
— Я полагаю, именно в этом нуждается женщина, — уклончиво ответил он.
— Не думаю, что вы говорите мне правду, — проницательно заметила она. — Я уверена, вы бываете безрассудно смелым, ведете полный опасностей и приключений образ жизни, вы полны энергии. Это-то и приводит в восхищение женщин.
— Вы льстите мне, — ответил он. — Откуда вы вообще знаете, что в мире есть женщины, которые восхищаются мной?
Пурилла негромко рассмеялась.
— Теперь вы скромничаете. Даже моя няня признает в вас достоинства. Вы, по ее мнению, «образец мужчины».
Именно поэтому она стремится отослать вас отсюда, и как можно скорее.
— Няня боится, что вы могли бы влюбиться в меня? — поинтересовался граф.
— Ну да! — призналась Пурилла. — Я наблюдаю, как день ото дня растет ее беспокойство, и она все больше напоминает клушу, квохчущую над цыпленком!
Раздался тихий, только ей присущий очаровательный смешок, и она продолжила:
— Вчера вечером, когда она помогала мне раздеться, она сказала: «Не вздумай-ка мечтать о его сиятельстве. Как только он поправится, он вернется в Рок-Хаус, а затем в Лондон ко всем этим своим балам и приемам, которых там без числа и которые, как я от всех слышу, очень ему по душе. И ты никогда не увидишь его снова».
Пурилла подражала голосу няни настолько похоже, что графу почудилось, будто это сама нянюшка разговаривает с ним.
— А каков был ваш ответ?
На мгновение Пурилла заколебалась, и он подумал, что она откажется отвечать. Но она ответила:
— Я сказала няне: «Его сиятельство может забыть нас, но мы никогда не забудем его. Да и разве нам удастся это, ведь он одаривал нас разными восхитительными деликатесами. Да и сам он разве не великолепен?!»
— Я восхищен вашим комплиментом, — сказал граф, — но вам, должно быть, трудно сделать правильный вывод о моем великолепии, ведь вы только и видели меня, что без сознания или в кровати, в ночной рубашке вашего отца.
У графа возникло ребяческое желание предстать перед ней в полной парадной полковой форме.
Если бы их беседа выходила из-под пера какого-нибудь драматурга, в ней непременно присутствовал бы кульминационный момент объяснения героев, который принято называть «гвоздем программы».