62 
Она излишне форсирует тренировки, требует от Чародея, Флоры, Несси и Центрального слишком много. Что, если они провалятся на соревнованиях, и никто не оценит их красоты, силы и возможностей? Ранчо пойдет с молотка, и ей не останется ничего другого, как довольствоваться местом у конвейера или в какой-нибудь конторе. Никто из уважающих себя владельцев конеферм не доверит ей тренировать своих лошадей, если она с треском провалится на осенних соревнованиях…
Одеваясь и причесываясь, Саманта старалась выбросить из головы мрачные мысли, но у нее ничего не получалось. Очень уж уязвим был ее план. Возможно, она допускала ошибки, о которых и не догадывалась. Сейчас ей казалось, что она вообще ничего не знает и ни на что не способна. А это было хуже всего.
Саманта осторожно прошла через полутемный дом, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить Эрин, и вышла во двор. Занимался рассвет, и прозрачная небесная лазурь наполнила ее душу светлой радостью. Так бывало всегда – даже тогда, когда ее угнетали тяжелые думы.
С Крейгом и Мигелем Саманта обошла все ранчо. Они побывали на полях, осмотрели изгороди, выгулы и, конечно, каждую из шестидесяти трех лошадей, в том числе и Зигфреду с ее непоседливым жеребенком.
Потом приехал Каллен. Его светлые волосы поблескивали на солнце, он улыбнулся Саманте, и улыбка сделала незаметным шрам на его лице. В вырезе ворота его плотно облегавшей грудь темно-бордовой рубашки виднелись светлые завитки, которые, казалось, только и ждали, чтобы их коснулись пальцы Саманты…
«Ну почему Уитни не сдается?! Они бы поженились – и конец моим мучениям!» – с тоской подумала Саманта.
– Ну что, готова потрудиться? – спросил Каллен.
– Как всегда, – неестественно бодро ответила она, стараясь не смотреть на неудержимо манивший ее рот. – Хочу начать с пятилеток, а шестилетками займемся ближе к полудню, когда станет жарче и будет выше влажность. Они должны привыкнуть к любым условиям.
– Ты права, – согласился Каллен и пошел с Самантой к главной конюшне, приноравливаясь к ее шагу.
Саманта остро ощущала исходящее от него тепло, слышала его дыхание. «Спасите!» – беззвучно взмолилась она, обращаясь неизвестно к кому.
Как всегда, спасительной соломинкой для нее оказалась работа с лошадьми. Ей приходилось отдавать им все свое внимание, и другим мыслям места просто не оставалось – даже мысли о Каллене. И когда они скакали рядом по склону, дружно брали барьеры, она думала только о препятствии, которое предстояло преодолеть, о правильной посадке в седле, о состоянии грунта. В эти минуты она испытывала облегчение. Как все-таки хорошо, что у нее такая тяжелая работа!
Когда после полудня они вместе отправились в дом, обсуждая результаты утренних занятий, Саманта чувствовала себя почти спокойно, ведь на этот раз им предстояло обойтись без общества Уитни. Семейство Шеридан устраивало званый обед, на котором должны были присутствовать некоторые из наиболее влиятельных сторонников сенатора. К счастью, по субботам у Эрин не было репетиций в оркестре, и она обедала дома. Саманта надеялась, что ей удастся расслабиться: ведь в отсутствие Уитни не было необходимости постоянно помнить о Грандиозном Плане. Ей не придется кокетничать с Калленом, он не будет прикасаться к ней, бросать взгляды, от которых кружилась голова и замирало сердце…
Можно рассчитывать на спокойный обед без ненужных переживаний и волнений, что для разнообразия было совсем неплохо.
Но, к несчастью, о покое ей мечтать не приходилось: было предостаточно других оснований для беспокойства. Гора счетов неумолимо росла, состав соперников на соревнованиях внушал все большие опасения, упряжь износилась и требовала замены. На следующей неделе предстояло внести в банк очередную часть ссуды. Ко всему этому, внезапно захромала одна из наиболее перспективных четырехлеток…
Саманта тряхнула головой и прислушалась к тому, о чем рассказывала сидящая напротив Эрин. На ней был коротенький полосатый комбинезончик, темные волосы собраны в хвост.
– Представляете, премьера у нас еще только через два месяца, но симпатичные парни из охраны постоянно крутятся в зале. На премьере соберется вся президентская администрация, вот их и приставили к нам. Бедный дирижер пытается вернуть нас к Пятой сонате Бетховена, но ему это плохо удается. Половина оркестра – женщины, еще четверть – геи, так что три четверти музыкантов просто едят глазами симпатичных секьюрити.
62 
