Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
174 
Нужно многому учиться у испанцев, не давая зряшных советов, не допуская властного тона — например, Орлов (резидент НКВД. — И.Д.) по отношению к Модесто. Но и не «обломствовать», не трусить. Не приписывать себе все заслуги, а вину за неудачи не возлагать на других.
Испанцы тяжело реагируют на отзыв ценных работников, В частности — Штерна, Малиновского, Вальтера, Проценко, Гоффе. Тем более, что все они отбыли одновременно и на фоне неудач.
Очень хорошо воздействовало бы обратное возвращение лучших.
Фашистская агентура добивается пропасти между интернац. частями и испанскими. Натравливает на советских помощников, агитирует за «домой»…»
О гибели 15-й интернациональной бригады, без подготовки и надежды на успех брошенной в бой, Сверчевский писал: «Категорически протестую против методов нашей работы, результатом которой явилась эта трагедия».
Кому предназначались столь смелые донесения? Откуда такая уверенность в своем праве давать оценку решениям и действиям руководителей, независимо от их ранга? Почему такая острая нелицеприятная критика сходила ему с рук? Почему в годы, когда положительный ответ на вопрос в анкете «Есть ли родственники за границей?» закрывал человеку доступ к секретным сведениям, продвижение по службе и вообще ставил его на грань государственного преступника, Сверчевский переписывался со своей варшавской сестрой Хенрикой, которая даже посетила его в Москве?
Сверчевский стяжал в Испании славу «таинственной силы Коминтерна». Он действительно когда-то был связан с Коминтерном и даже несколько лет руководил школой, где из иностранных коммунистов и комсомольцев готовили советскую и коминтерновскую агентуру. Возглавлял в Испании сначала одну из интернациональных бригад, затем испанскую дивизию. Но все это не давало ему права на столь жесткие критические замечания, смахивающие на доносы. К тому же требование вернуть в Испанию отправленных домой на расправу (из перечисленных выжил лишь Малиновский, ставший впоследствии маршалом, министром обороны СССР) вообще не лезет ни в какие ворота.
Все это наводит на мысль, что донесения предназначались тому, кто его послал — самому товарищу Сталину, и Сверчевский был одним из его личных особо доверенных лиц (будем избегать слова «агентов»).
В декабре 1946 года Сталин вызвал Сверчевского в Москву и предложил пост министра национальной безопасности Польши. Кароль категорически отказался, заявив, что он солдат, а не жандарм.
Пуля боевиков бандеровской сотни «Гриня» настигла его в горном ущелье 28 марта 1947 года.
* * *
В 1948 году казалось бы безоблачные отношения между Советским Союзом и Югославией, компартиями этих стран, между Сталиным и Тито рухнули. Были в том и объективные и чисто субъективные причины: оба руководителя поддались своим худшим чертам характера — упрямству, неуемной самоуверенности. Нетерпимости. «Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в общениях между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности генсека…», — писал Ленин в своем завещании. Не лучше Сталина был и Тито, к тому же с великодержавностью Сталина столкнулся национализм Тито. Короче говоря, нашла коса на камень!
Много лет спустя, в 1974 году, Тито говорил: «Тогда (в марте 1948 года) я принял бесповоротное решение. И это стало переломом. Это было решение начать борьбу за то, чтобы не подчиниться диктату Сталина…»
Вопрос об изменении политики по отношению к СССР обсуждался на заседании Политбюро югославской компартии 1 марта 1949 года. Уже на следующий день подробный отчет об этом заседании был доложен Сталину.
Как же это произошло? Будучи не согласен с новым курсом, предложенным Тито, участник этого заседания — министр финансов, член Политбюро ЦК КПЮ, Генеральный секретарь Народного фронта Югославии С. Жуйович тайно проинформировал обо всем случившемся посла СССР в Югославии Лаврентьева, который немедленно направил это сообщение Сталину. Понятно, какую реакцию оно вызвало.
Некоторое время Тито не позволял себе никаких антисоветских и антисталинских публичных заявлений и высказываний. В то же время начал проводить политику отрыва от Советского Союза. Это проявлялось на отношении к советским специалистам, работавшим в Югославии, на притормаживании сотрудничества во всех областях, началось заигрывание с американцами.
Жуйович (через Лаврентьева) регулярно информировал Сталина обо всех решениях и действиях Тито и югославского правительства. Когда действия югославов в отношении специалистов стали вызывающими, Сталин приказал отозвать их из Югославии. Стороны обменялись несколькими письмами. Тон Тито был примирительным, тон сталинских писем достаточно резким.
174 
