99 
Мечник барахтался, как перевернутая черепаха. Он сек мечом основание ствола, но ему было не замахнуться как следует, и из-под клинка летели только ошметки коры.
Постепенно удары Шуорда стали слабеть, он не мог даже крикнуть: попробуй крикни, когда в живот тебе упирается целое дерево, на которое к тому навалился сверху мужик в три тебя весом!
Нил мог бы раздавить десятника так просто, как посох давит змею. Но зачем ему? Когда конечности Шуорда перестали трепыхаться, великан снял с него комель, аккуратно прислонил палицу к дереву, взял бурдюк и стал пить прямо из горлышка.
За сим его и застал Сихон, приведенный встревоженным соглядатаем.
Углядев распластанного на земле Шуорда, Начальник Внешней Стражи подошел к десятнику и тронул его ногой.
Шуорд застонал, глаза его открылись, и он что-то прошептал. Сихон еще раз тронул десятника ногой, и тот жалобно скривился: должно быть, Нил все же сломал ему пару ребер.
– Твоя работа? – сурово спросил Сихон великана, утирающего подбородок краем куртки.
– Моя,– признался Нил.– Не ругайся, командир. Мозгляк сам налетел на меня. Если б я его не вздул, он, пожалуй, попортил бы мою шкуру, хоть она у меня и крепкая!
Тут все воины разом закричали, и Сихону с трудом удалось их унять.
– С тобой все в порядке, парень! – успокоил он Нила, оценив ситуацию.– Я не сержусь! (Еще как не сержусь, парень! Ты лихо стряхнул с него спесь!)
– Ну, так я… пошел? – спросил Нил, поглядывая на девушек.
Сихон кивнул.
– Эй, ты и ты! Несите его к лекарю! Да поаккуратней! – добавил Начальник Стражи, заметив, как грубо схватили воины бедного Шуорда.
Но лекарь уже пришел сам. Большой, толстый, с писклявым голосом и жирными щеками. Мягкими умелыми ладонями он ощупал десятника и похлопал его по исцарапанной щеке, вытащив предварительно из нее иглы.
– Мог бы и сам прийти! – сказал ему лекарь.– Косточки целы.– И Сихону: – Пусть поваляется денек в тени, а потом – за работу! Знаю вас, медномудых (это – солдатам). Как в седло – так задница болит. А как девок щупать…
– Завидуешь, слизень? – прошипел, морщась от боли, Шуорд.
Лекарь взял его за подбородок.
– Утром,– сказал он своим тонким противным голоском,– ты, ублюдок, придешь ко мне. Припарки сделаю.
Нил посадил на шею одну из девушек, подхватил двух других под мышки и трусцой покинул поляну. Девушки радостно повизгивали. Воины с уважением поглядели вслед.
– Крутой парнишка! – сказал рослый рыжий солдат с поломанным носом.
– Ты тоже красивый! – прижалась к воину его подружка.
Она не преувеличивала, если за эталон брала Нила.
Воины разбредались по роще. Кто – с подружкой. Кто – с дружком. Кто – просто поспать на теплой, мягкой от опавших листьев земле.
Владение погружалось в сон. Но хозяйка его не спала. С масляной лампой в одной руке и небольшим ящичком – в другой тихо поднималась Нассини по спиральной лестнице.
Вот она достигла верхней площадки и бесшумно приподняла входной люк…
Снаружи желтая луна уже почти обежала небо. Иглы созвездий горели в глубокой небесной черноте, как загадочные письмена. Но с запада навстречу им уже двигалась тьма. Тучи, пожиратели звезд, наплывали на высокое небо Конга.
«Должно быть, пойдет дождь!» – подумал Сихон, плотнее заворачиваясь в плащ. Листья шуршали над ним вечную колыбельную песню.
* * *
Синеватый серебряный свет падал на неподвижное лицо Этайи, пульсировал, оживал в нем, как оживает луч в драгоценном камне, гладил смеженные перламутровые веки, шевелил пушистые волосы, смешивался с бледным сиянием, исходящим от дивного тела фьёль, плавал и волновался над ней, будто был он дымом, а не лунным светом.
Чудесны грезы фьёль. Не сон – танец напоминают они. Удивительный и прекрасный полет живого в мертвом лунном сиянии над спящим грузным, усталым телом Тверди.
Воздуху и свету принадлежат фьёль. Так говорят они сами: воздуху и свету. Но боль земли – их боль. Вот странность для существ, безразличных к любой боли, своей ли, человеческой ли,– если то не боль души.
Ласкает серебряный свет луны спящее тело Этайи. Нежит его в подобной не раскрывшемуся цветку, потерявшейся между кровлями Дворца башенке. А бесплотная и невесомая душа ее кружит над поющими вершинами Золотого леса.
Не смешивается голос фьёль с чистыми голосами. Одинока душа Этайи. Одинока стеной Отражающего Заклятья, что одно лишь дает ей силу странствовать вдали от родины. Но сама земля фьёльнов открыта для Этайи. Она слышит медленные вздохи Заповедных гор. Ловит их мощное движение: можно его удержать ненадолго, как умеют маги. Удержать – не остановить. Как можно удержать Время, которое сами боги людей не властны повернуть к истоку.
99 
