9 
На десерт подали блюдо клубники со сливками, прямо с фермы, и Леона не без удовлетворения подумала, что Хьюги, по крайней мере, не придется извиняться перед гостями за предложенное им угощение, особенно если учесть, что все пришлось готовить на скорую руку.
Она почти все время молчала, вступая в разговор только тогда, когда кто-нибудь из присутствующих обращался непосредственно к ней, и чувствовала в глубине души признательность небесам, когда трое мужчин, увлекшись беседой друг с другом, по-видимому, совершенно забывали о ее присутствии.
Она едва отваживалась взглянуть на лорда Чарда после того замешательства, в которое он поверг ее, спросив напрямик, когда они остались вдвоем в гостиной, почему она так испугана. Теперь-то она понимала, что чувство облегчения от их первого знакомства было всего лишь иллюзией. Он был и оставался их противником, и его внешнее обаяние, так же как и неизвестно откуда взявшееся ощущение, что она уже не сможет испытывать к нему ту же безотчетную ненависть, что и до его прибытия, делало его еще более опасным.
Призвав на помощь всю свою находчивость, ей удалось скрыть приступ страха, вызванный его неожиданным вопросом.
— Испугана, милорд? — еле выговорила она, пытаясь изобразить простодушное удивление, хотя сердце в ее груди бешено колотилось. — Я вовсе не испугана, просто очень взволнована приездом вашей светлости.
Для нас большая честь, что вы удостоили нас своим присутствием, в то время как в вашем распоряжении так много других замков, гораздо более просторных и удобных, чем наш. Но я боюсь, что мы едва ли готовы принимать у себя столь изысканное общество.
— Уверяю вас, я совсем не стремлюсь к роскоши, — ответил лорд Чард.
— Конечно, это меня несколько успокаивает, — произнесла Леона, стараясь держаться с достоинством, что вызвало чуть заметную улыбку на губах лорда Чарда.
— Неужели вы одна содержите весь этот огромный дом? — поинтересовался он. — Мне кажется, вы слишком молоды, чтобы нести на своих плечах столь тяжкий груз.
— Кроме меня, больше некому, — отозвалась Леона, — Моя мама умерла десять лет назад, когда я была еще ребенком, и я вела хозяйство в замке, пока был жив отец, а теперь я помогаю Хьюго в управлении имением, пока он не женился.
— И вы не чувствуете себя здесь одинокой?
— Отчего же? — возразила Леона. — Ведь это мой родной дом.
— И к тому же, позволю себе заметить, отсюда открывается изумительный вид. — Лорд Чард подошел к окну и бросил взгляд на море, сверкавшее изумрудными и сапфировыми искорками в свете заходящего солнца.
Замок приютился недалеко от обрыва, у основания которого протекала небольшая речка и виднелись соломенные крыши сельских домиков. Возвышаясь над местностью, здание, однако, было надежно скрыто от посторонних глаз вершиной близлежащего холма и густыми кронами деревьев, обступавших его со всех сторон. Очевидно, в ветреную, ненастную погоду здесь было довольно холодно, но зато тихими летними вечерами не было картины прекраснее, чем бескрайние просторы меловых холмов Суссекса, синева Ла-Манша и, с северной стороны уступа, зеленеющие поля и извилистая дорога, сбегающая вниз, к деревне.
— Изумительный вид! — повторил лорд Чард, пристально вглядываясь в горизонт, и внутренний голос безошибочно подсказал Леоне, о чем он подумал в это мгновение.
— Вам не приходилось раньше посещать Суссекс, милорд?
— Да, разумеется, я неоднократно бывал здесь, — ответил он. — Моя сестра живет недалеко отсюда. Ее поместье Клантонбери находится в нескольких милях от Сифорда.
— Значит, ваша сестра — герцогиня Клантонбери?
Леона особенно выделила последние слова. Лорд Чард кивнул.
— Я много слышала о ее красоте, — сказала Леона. — Вы часто навещаете ее?
— Когда она дома, что случается редко, — он улыбнулся. — Она предпочитает Сент-Джеймс и блеск светской жизни в Лондоне.
По огоньку, вспыхнувшему в его глазах, она поняла, что он намеренно предварил вопрос, который готов был сорваться с ее уст, — а именно: почему он все-таки решил остановиться в Ракли-Касл, а не у своей сестры в Клантонбери.
Леона отошла от него обеспокоенная, взяла вышивание с кресла и убрала его в покрытую инкрустацией шкатулку красного дерева, прежде принадлежавшую ее матери.
Он не отводил глаз от грациозной, изящной линии ее шеи в том месте, откуда начинали расти волосы, мягкие и золотистые, словно пух новорожденного цыпленка. Он ловил каждое движение ее нежных, чуть заостренных пальчиков, каждый взмах длинных изогнутых ресниц, бросавших глубокие тени на ее бледные щеки.
9 
