42 
Стояла духотища, рубашка прилипла к влажному телу. За поворотом был виден кусок бульвара — пальмы с намокшими веерами листьев, плотные темно-зеленые кусты, щедро усыпанные розовыми и оранжевыми цветами, деревья, похожие на каштаны, что буйствуют весной, выбрасывая вверх белые свечи… А вообще-то ему казалось, что он отъехал только чуть-чуть дальше Сухуми.
Из автобуса, остановившегося возле университета, вывалилась толпа студентов. Они не боялись теплого ливня.
Прикрывая головы папками и учебниками, они с хохотом побежали к дверям.
Маленькие, как дети, удивился он, глядя на них. Будут ему, пожалуй, только по грудь. Он усмехнулся: «Велика Федула — да дура». С таким ростом, как у него, оперировать здесь будет, пожалуй, неудобно.
Завертелись стеклянные двери. Студенты промчались по коридору, оставляя за собой мокрые следы и трещащее звуковое облако языка лао. За ними в дверях появилась европейского вида молодая женщина. По дороге от автобуса ливень сплошь вымочил на ней серое платье. Зонт, пока его не вывернуло ветром, мог спасти от дождя только ее голову с темным пучком волос, аккуратно заколотым гребнем слоновой кости, лицо да, пожалуй, плечи. Женщина остановилась возле колонны, опустила зонт на пол, чтобы с него стекала вода, сняла с ноги красную лакированную туфлю-лодочку, вылила из нее воду в урну и собиралась проделать то же самое и со второй.
— Черт бы побрал этот тропический климат! — сказала она по-русски, отчетливо и достаточно громко, ни к кому не обращаясь. Для Серова это высказывание на родном языке было весьма неожиданно, и он подошел, видя, что стоять на одной ноге даме неловко.
— Позвольте помочь?
Она тоже удивилась его русской речи.
— Вы кто?
— Доктор-офтальмолог Серов. Вчера прилетел из Москвы. Сегодня пришел на работу.
Она сделала равнодушное лицо.
— Ну, значит, будете здесь седьмым. Нас, русских врачей, в университете до вашего приезда было шестеро. Правда, я скоро уезжаю.
Пока он держал ее под руку, она вылила воду и из второй туфли.
— Извините, мне надо переодеться. В одиннадцать — лекция. — Она отстранилась и оглядела его совершенно сухую рубашку. — Вы успели прибыть до дождя, так позвольте дать вам совет: заведите себе гардероб на смену. Прямо в своем кабинете! — Голос у нее был глуховатый и нежный, без тени кокетства. — Ливни здесь начинаются внезапно и бушуют долго. Словно кто-то нарочно выливает над городом бочки воды. Мне пора! — И она пошла по коридору — какая-то невозможно одинокая, решительная и вместе с тем слабая. Облепленная до колен мокрым шелком, изящно, как манекенщица, ступая по скользкому мрамору на потрясающе тонких шпильках.
— А вы какой предмет читаете? — с опозданием крикнул он вслед.
— Иммунологию, — равнодушно сказала она, даже не обернувшись.
Тут пришел человек, которого ждал Серов, и повел его знакомить с университетом. Глазная клиника вопреки ожиданиям была оснащена исключительно хорошо. Контракт был подписан еще в Москве, и в отделе персоналий ему требовалось уточнить лишь самые несущественные детали. Шеф медицинского факультета в короткой беседе из вежливости спросил, какие еще научные направления, кроме офтальмологии, составляют область его интересов. Серов назвал физику, биологию, хирургию и, неожиданно для себя, почему-то иммунологию.
— О! — вежливо произнес его низенький моложавый, хотя и седой уже, собеседник. — Я могу вас познакомить со всеми специалистами, а доктор Нечаева, специалист в области иммунологии, ваша соотечественница.
Серов только кивнул.
Даже в конце 80-х годов еще не очень-то было принято общаться с «капиталистами», да их в университете было не много. В основном математики, физики. Химик был чех, биолог — немец. Наши были врачи — акушер, педиатр и инфекционист. Еще русские читали здесь общую патологию и биохимию. Доктор Нечаева среди них была единственной женщиной. Жили все при посольстве, в доме для специалистов. Среди жильцов были не только университетские специалисты, но и инженеры-строители, химики-технологи и даже один неизвестно как затесавшийся режиссер. Черт его знает, как он попал в Лаос, но работал он здесь над Ибсеном и Брехтом, в то время как на родине, кроме детских спектаклей про ежика и лису, ставить ему ничего не разрешали. Собственно, делать детские спектакли он и приехал в Лаос, а уж потом развернулся, пользуясь случившейся в это время на родине неразберихой. У каждого специалиста была небольшая квартирка — комната, спальня, кухонька и совмещенный санузел. У семейных людей квартирки были побольше. Наташа же Нечаева взяла себе и вообще однокомнатную. Ей больше не требовалось. Жизнь здесь шла своим чередом.
42 
