Особенно,... 
82 
– Дед, ты это – спасай престиж! – у меня, когда я напуган, прорезается красноречие. Сроду таких слов не знал, а тут вспоминаю. – Не годится, чтобы учителя съели на глазах его ученика. Представляешь, как это травмирует мою психику?
– Отвернись, – говорит старикан. В этом он весь. Какая-то нечеловеческая логика.
Змея угрожающе шипит. Раздвоенный язык появляется и исчезает.
Хорошо, думаю я, что в яме воды по пояс. Не придется оправдывать мокрые штаны. Кстати... Я нащупываю за поясом знакомую резную рукоять. Нож бокора!
– Слушай, дед, – начинаю я, и тут змея прыгает...
6
Леонидас Грациус улыбается, отчего, наверное, все корабли в радиусе пятидесяти миль сбиваются с курса.
– Что будешь пить, Джонни?
Знаю, что Леонидас – сволочь, каких мало, но устоять не могу. Мало кто умеет так обаятельно улыбаться половиной американского золотого запаса.
– Джин с тоником.
В руке у меня бокал, в котором плавают куски льда. Вот это, я понимаю, жизнь.
У моих ног свернулась змея. На огромной треугольной голове зияет колотая рана. Змея почти как живая.
– Я предлагаю тебе стать моим учеником.
Я думаю.
– У меня уже есть учитель.
– Гукас? Этот зануда? Правда?! – Леонидас начинает смеяться. Делает он это долго и с удовольствием. Голос напоминает Луи Амстронга. Солнце играет на золоте.
Змея у моих ног поднимает голову и шипит. Теперь она зомби и должна меня охранять. Нож, проклятый бокором, оказался не так уж прост.
– Что он тебе предложил, Джонни? – говорит Леонидас, отсмеявшись.
– Котел, если я не соглашусь. Он пообещал меня съесть.
Леонидас опять начинает смеяться.
По краям веранды стоят худые негры с ак-47. Негры тоже смеются.
– В твоих руках, Джонни, оказалась великая вещь. К сожалению, – Леонидас ослепляет меня улыбкой, – ты и нож неразрывно связаны. Такова сила проклятия. Я предлагаю тебе стать моим учеником. Ты постигнешь все секреты черной магии, получишь...
– Я согласен, – говорю.
– Что? – моя капитуляция застает Леонидаса врасплох.
Я подхожу к краю веранды и смотрю на море. На волнах качается красный катер. Все это может стать моим.
– Отпусти старика, – говорю я.
Леонидас перестает улыбаться.
– Ни мне, ни тебе не будет тогда покоя. Гукас слаб, но мстителен.
Толстяк говорит:
– Лучше ему умереть.
Я смотрю на Леонидаса. Затем поворачиваюсь и снова вижу красный катер. Моим. Станет моим...
Я делаю шаг, выдергиваю из рук ошалевшего негра автомат и размахиваюсь. Бум!
Леонидас зря подошел ко мне на расстояние прямого удара.
– Фас! – говорю я змее. Она шипит. Негры в камуфляже пятятся, кричат, стреляют... потом бегут. Змея догоняет их и сбивает с ног.
7
Я подхожу к яме и смотрю вниз. Ничего не видать. Кидаю туда камешек. Плеск.
Оттуда раздается: «Мартух фухта!»
– Привет, дед, – говорю я.
– Джонни?! – неверящий голос. Через мгновение он звучит уже по-обычному сварливо. – Кидай веревку!
– Ну, – говорю. – Не так быстро. Я бы хотел сперва обсудить условия моего ученичества. Во-первых: чесать тебе спину я больше не буду. Во-вторых: готовим теперь по очереди. В-третьих...
– Проклятый дурак! – доносится из ямы. – Я сварю тебя в котле!
– А я могу уйти и оставить тебя здесь, упрямый старикан. Ну, как, обсудим мои предложения?
Почему умным людям не договорится?
Договорились.
ОДИН ДЕНЬ СРЕДИ ХОРОШИХ ЛЮДЕЙ
Тимофей Гремин приехал в Москву утренним поездом. Его почему-то не встречали. Забыли? опаздывали? – Тимофей не знал. Поставил чемоданчик на платформу, раскрыл портсигар (он у Тимофея редкий – из белого металла с синей монограммой «БС-2018»), солидно закурил. На него обращали внимание.
Солнце пригревало. Тимофей выдыхал дым, щурился на возвышающуюся вдали телевизионную Вавилонскую башню. Ему было хорошо. Даже то, что его не встретили, казалось пустячным. Встретят! Москва большая, вот и не успели. Третий Рим.
Прошли две девушки в коротких платьях, улыбнулись симпатичному приезжему. Тимофей улыбнулся в ответ, проводил взглядом загорелые ноги.
– С дороги уйди! – резко окрикнули сзади. – Расставился тут!
Тимофей оглянулся. Увидел огромную сумку «мечта оккупанта» в бело-черную клетку. Рядом с сумкой увидел женщину. Некрасивую и вздорную.
– Пардон, – сказал Тимофей миролюбиво. Не хотелось портить первый день в столице. Шагнул в сторону, освобождая проход.
82 
