Последние отзывы

  63  

— Что ж, вы правы во всем, что касается понимания вашего и, если угодно, нашего положения, — сказал я. Мужчина усмехнулся. — О достоинствах и недостатках буржуазной цивилизации я с вами спорить не буду, скажу только, что никакой другой свободы, никакой другой демократии, никакой другой человеческой жизни кроме буржуазных, не существует. Все попытки найти нечто другое, лучшее, кончались людоедской тиранией, истреблением людей, и в любом случае утверждались унизительная нищета одних и развращающая, убогая власть других. Если вам борьба за это кажется увлекательным и романтическим занятием, это ваша психологическая проблема. А что касается экзистенциальной тоски и маргинальности художника, — тут Гарик задавлено кашлянул, а Гриша радостно захохотал, — то в этом я, повторяю, абсолютно согласен, только считаю, что для таких, как мы, есть два пути. Вы хотите разрушить неприемлемый для вас мир, а я выбираю саморазрушение, и для этого есть много способов. Можно без оглядки и без остатка погрузиться в страсть, — я крепче обнял ее за плечи, и она прижалась ко мне, — можно нырнуть в это, — я положил пистолет на пол рядом с ногой и, достав из заднего кармана высокую плоскую фляжку, крепко глотнул и пустил ее по кругу, и выпили все, — можно придумать еще многое, чтобы примирить себя с жизнью. Вы хотите развлекаться, ну и развлекайтесь. А большинство людей предпочитают сытую скуку — ну и оставьте их в покое. В моей последней из предсмертных записок я написал об этом…

Блондинка смотрела на меня с сочувствием.

— Какой примитивный вздор, — сказала она тихо, — какой вздор несете вы оба… Где же место душе в ваших бессердечных рассуждениях? Вы словно мертвые…

— И последнее, — продолжал я. — Вы правильно поняли, что нам не нравится нынешняя ситуация в нашей стране, она была моей, и ее, и их, — я двинул плечом в сторону Гриши и Гарика, — гораздо раньше, чем вы стали считать ее своей, — повернулся я к восточной сумрачной красавице, — мы действительно хотели бы, чтобы она изменилась, но не собираемся устраивать революцию. Есть другие, достойные приличных людей, способы… Потому нам и хочется здесь кое-что изменить, что страна движется именно в нужную вам сторону, их идеи всеобщего усреднения, сдерживания сильных и лести слабым, подавления всякого мужественного, агрессивного начала покончат с цивилизацией, лишат общество сил, и тогда-то, увы, и придет ваше время… Мы постараемся этого не допустить. Мы…

В следующие пять секунд последовательность событий, мне показалось, нарушилась. Например, сначала раздался выстрел, эхо загремело в уходящем в темную глубину плоском подземелье, и только потом я увидел, как смуглая красавица бросилась к моим ногам, схватила пистолет, перекатилась на спину, ствол спрятался в густых темных волосах, и прекрасное лицо исчезло, взорвалось, и кровь забрызгала мои брюки. Лишь тогда я услышал ее крик — будьте прокляты все, крикнула она, будьте прокляты все.

Я прижимал любимую к груди, рукой, плечом, грудью закрывая ее, не давая ей увидеть смерть… Гриша навалился на мужчину, закручивая его руки за спинку стула… Светловолосая женщина легла щекой на стол, глаза ее закатились… Гарик уже стоял у машины…

Гриша запер ворота. Гарик усадил ее в машину, прикрыл Гришиным пыльником, — ее трясло, — держал фляжку у ее рта, было видно, как она глотает. Откройте, Григорий Исаакович, сказал я. Мы рискуем, Миша, сказал он, но тут же отпер и помог мне немного раздвинуть ворота. Я вошел в подвал и вывел оттуда волочащую ноги, ставшую почти старухой, женщину. Светлые волосы и кокетливый замшевый наряд выглядели нелепо. Она неспособна донести, сказал я Грише, она не гадина, она несчастна. Вы правы, Миша, согласился он, мы довезем ее, куда она скажет, если она в состоянии сказать… Они обе плакали, и плакал я, и тряслись плечи вцепившегося в баранку Гарика, и Гриша глядел неотрывно в окно, и время от времени тер глаза тыльной стороной руки с зажатым в ней «кольтом». Темная, без фар машина неслась по пустому городу, черные силуэты банковских небоскребов Зарядья-сити, маленькие дворцы и садовые решетки фешенебельной Калужской улетали назад, свистел ветер на обстроенном отелями Варшавском тракте… Мы высадили женщину недалеко от Первого Большого Кольца, где-то в глубине Нового Царицына, у подъезда богатой резиденции в стиле поздне-имперского аскетизма. На прощанье моя любимая поцеловала ее… Теперь мы мчались по Большому Кольцу, низко заходил на посадку — казалось, над самой дорогой — огромный самолет, мигали близко в небе красные и голубые огни…

  63