очень нудно 
106 
Гнев, который почти утих во мне, от его последних слов вспыхнул с новой силой. Если бы не его последняя фраза, возможно, я бы прислушался к доводам старика и, возможно, даже согласился бы с ними. Но кто дал Арминию право оскорблять моего ребенка? Я поднялся и зло поглядел на старика сквозь залитые слезами стекла очков.
– Ян – невинное дитя, неспособное предать. И к тому же он – мой сын.
Арминий молча глядел на меня. Я чувствовал, что моя решимость опечалила его. Потом он сокрушенно вздохнул.
– Я не властен над твоей волей, Абрахам. Зло требует, склоняет, подталкивает. Природа добра иная. Если желаешь отправиться в замок, я не стану тебя ни удерживать, ни отговаривать. Но хорошенько запомни: когда ты вернешься, меня здесь может не оказаться.
Он сказал "когда", а не "если". Старик так уверен, что я потерплю неудачу и вернусь к нему, умоляя о помощи? Эта мысль еще больше подлила масла в огонь. Отчаяние, помноженное на усталость последних недель, требовало выхода.
Я почти бегом направился к постели и собрал свои нехитрые пожитки. Как и в то утро, когда я не пожелал слушать маминых призывов к бегству из Амстердама и ушел, оставив их со Стефаном на кухне, я покинул жилище Арминия, хлопнув дверью и даже не попрощавшись с ним.
Глава 20
ПРОДОЛЖЕНИЕ ДНЕВНИКА АБРАХАМА ВАН-ХЕЛЬСИНГА
Надев плащ и взяв саквояж с лекарствами и "орудиями милосердия", я пошел в сарай, где Арминий держал овец и кур. Там же нашли себе пристанище и две мои лошадки вместе с коляской. Но я решил ехать верхом. Последнюю неделю стояла необычно теплая погода, и снег по большей части успел растаять, однако на горных перевалах он превратился в опасную ледяную корку. Седла в хозяйстве Арминия не было, поэтому я свернул в несколько слоев дорожный плед и, как мог аккуратно, пристроил на спине лошади.
По глупости своей я не взял в дорогу ни пищи, ни даже воды. Помня нашу поездку с Аркадием, я был уверен, что доберусь до замка через два-три часа. К моему удивлению, я ехал все утро, весь день и часть вечера. Когда я добрался до ущелья Борго и увидел заснеженную вершину Иштен Сек (в переводе с венгерского это означает "Божий престол"), солнце уже садилось.
Я продолжал свой путь и к окрестностям замка подъехал только поздним вечером. Позаботившись о том, чтобы никто не почуял моего присутствия, я направился не в замок, а в дом, который видел во сне (или это было видение?) в ночь своего чудесного спасения.
Лунный свет заливал холм, на котором уже почти растаял снег и теперь торчали клочья прошлогодней травы. На севере высилась громада замка. Угрюмо чернеющие силуэты стен и башен съедали изрядный кусок темно-синего неба, гася собой звезды.
Дом моих предков. Входя в него, я испытал душевный трепет и почувствовал свой долг перед ними. Все пространство внутри было наполнено призраками, жаждущими покоя и не находящими его. Отовсюду слышался их шепот. Темнота сделалась для меня невыносимой, и я зажег свечи и несколько ламп. Теперь глаза предков глядели на меня с портретов, умоляя избавить от мучений.
Имел ли я право отвернуться от их просьб? Ведь в числе этих несчастных были и Аркадий, и мой малыш.
Потом, взяв лампу и саквояж, я поднялся по лестнице в детскую – комнатку с хрупкими гирляндами высохших цветков чеснока возле окна и пустой колыбелью. На стене висела маленькая православная икона Георгия-Победоносца, убивающего копьем дракона. Я зажег перед нею тонкую восковую свечку и прошептал молитву, которую запомнил, читая мамин дневник: "Святой Георгий, спаси нас..."
Увы, я не мог отделаться от ощущения, что молюсь самому себе.
* * *
В замок я отправился утром. Над головой синело безоблачное небо. Было очень холодно. Я принял все меры предосторожности: надлежащим образом подготовил разум и глубоко спрятал ауру, чтобы сам дьявол не учуял ни моего дыхания, ни звука шагов, ни запаха теплой, живой крови. Путь до замка я проделал верхом и, пока ехал, старался не вспоминать то единственное слово, произнесенное Арминием, – слово, которое и сейчас могло свести на нет всю мою тщательную подготовку, ибо наполняло душу гневом и отчаянием: "Годы".
Я не сомневался, что мне по силам уничтожить Влада, и сама мысль о беспросветных годах охоты на вампиров раздувала угли ярости.
Тогда я попытался сосредоточиться на красотах природы. Вдалеке под утренним солнцем блестели белые вершины Карпатских гор. Казалось, они упираются в небо. Для человека, привыкшего к унылым низинам голландских польдеров, зрелище было воистину захватывающим. Вчера, при лунном свете, все выглядело гораздо более угрюмо. Зато сегодня взгляд наслаждался яркой зеленью хвойных лесов, покрывавших холмы и отроги гор. Такого обилия деревьев я еще никогда не видел. Леса в основном были сосновыми, а дом и замок окружали фруктовые сады. Я представил, какой дурманящий аромат разливается здесь весной, когда деревья начинают цвести.
106 
