32 
— Обычная замена, — повторил Уигрэм. — Хорошо. — Он снова улыбнулся. — Скажи мне, Леонард, сколько народу знает об этом метеошифре и о том, насколько он для нас важен?
— Право же, Дуглас, — засмеялся Скиннер, — что ты хочешь этим сказать?
— Сколько? — Гай?
— Может быть, человек десять.
— Не могли бы вы сделать мне списочек? Логи посмотрел на Скиннера, ища одобрения.
— Я, э-э, хорошо, я…
— Благодарю.
Уигрэм вернулся к изучению потолка. Последовавшее молчание прервал долгий вздох адмирала.
— Думаю, смысл совещания в общих чертах понятен. — Он погасил сигарету и потянулся за стоявшим у стула портфелем. Стал запихивать в него бумаги. Лейтенанты последовали его примеру. — Не стану делать вид, что везу Первому лорду Адмиралтейства самые хорошие новости.
Хаммербек в свою очередь добавил:
— Пожалуй, надо дать знать в Вашингтон. Адмирал встал, и все тут же, отодвинув стулья, поднялись.
— Лейтенант Кейв будет на связи с Адмиралтейством. — Он повернулся к Кейву. — Докладывайте ежедневно. Нет, пожалуй, дважды в сутки.
— Есть, сэр.
— Лейтенант Крамер, вы остаетесь здесь и держите в курсе дел коммандера Хаммербека.
— Так точно, сэр.
— Итак, — заключил адмирал, натягивая перчатки, — предлагаю собраться снова, когда будет что доложить. Надеюсь, не позднее, чем через четыре дня.
В дверях старик обернулся.
— Поймите, это не просто миллион тонн грузов и десять тысяч человек. Это миллион тонн грузов и десять тысяч человек каждые две недели. И это не просто конвои. Это наши обязательства по поставкам в Россию. Это наши шансы на вторжение в Европу и изгнание нацистов. Здесь все. Вся война. — Снова раздался его скрипучий смех. — Дело не в том, что мне хочется давить на тебя, Леонард. — Он кивнул всем. — Всего хорошего, джентльмены.
Когда все забормотали «всего хорошего», Джерихо расслышал, как Уигрэм тихо сказал Скиннеру: «Надо поговорить, Леонард».
Нестройный топот по бетонной лестнице, потом хруст гальки на дорожке, и в комнате вдруг повисла тишина. Над столом, как после битвы, поднимался сизый табачный дым.
Скиннер, поджав губы и что-то мыча про себя, собирал бумаги, с преувеличенной тщательностью подравнивая их в аккуратную стопку. Бесконечно долго, как показалось, никто не произнес ни слова.
— Итак, — начал наконец Скиннер, — это был полный триумф. Спасибо тебе, Том. Огромное спасибо. Я забыл, какая ты у нас надежная опора. Тебя-то нам и не хватало.
— Это я виноват, Леонард, — вступился Логи. — Плохо проинструктировал. Надо было лучше ввести в курс дела. Извини. Главным образом из-за спешки.
— Почему бы тебе не вернуться в барак, Гай? Вообще-то всем вам, а мы бы с Томом немножко поговорили.
— Ну ты и дурак, черт возьми, — бросил Бакстер Джерихо.
Этвуд взял его за руку.
— Пошли, Алек.
— Он на самом деле дурак. Они ушли.
Как только захлопнулась дверь, Скиннер сказал:
— Я ни за что не хотел твоего возвращения.
— Логи об этом не сказал, — Джерихо сложил руки на груди, чтобы не тряслись. — Он говорил, что я нужен.
— Я ни за что не хотел видеть тебя здесь не потому, что ты дурак, — в этом Алек не прав. Ты не дурак. Ты развалина. Конченый человек. Однажды в трудном положении ты уже сломался, и сломаешься снова, как только что показало твое маленькое представление. Ты изжил себя, перестал быть нам полезным.
Скиннер небрежно оперся широким задом о край стола. Он говорил нарочито дружелюбным тоном, и со стороны могло показаться, что он обменивается шутками со старым приятелем.
— Тогда зачем я здесь? Я не просился обратно. — Логи о тебе высокого мнения. Он исполняет обязанности руководителя барака, и я к нему прислушиваюсь. И, говоря откровенно, после Тьюринга ты, возможно, обладаешь — или, вернее, обладал — самой высокой в Парке репутацией шифроаналитика. Ты в своем роде история, Том. Легенда. Вернув тебя, дав возможность быть на совещании, мы хотели показать нашим хозяевам, насколько серьезно мы принимаем этот… э-э… временный кризис. Словом, рискнули. Очевидно, я ошибся. Ты испортил игру.
Джерихо не был вспыльчив. Он ни разу не ударил другого, даже в детстве, и понимал, какое это счастье, что он избежал военной службы: с оружием в руках он не представлял бы никакой угрозы, разве собственной стороне. Но на столе стояла полная окурков тяжелая латунная пепельница — обрезанная гильза шестидюймового снаряда, — и Джерихо не на шутку захотелось запустить ее в самодовольную физиономию Скиннера. Тот, кажется, догадался. Во всяком случае, оторвал зад от стола и зашагал по комнате. В этом, должно быть, состоит одно из преимуществ тех, кого считают сумасшедшими, подумал Джерихо, — в тебе никогда не бывают полностью уверены.
32 
