Лёгкий, ненавязчивый романчик 
89 
Первым взял наушники Хэвисайд. Он слушал с серьезным видом, глядя в сторону, как врач со стетоскопом, от которого ждут окончательного ответа. Покачав головой и пожав плечами, передал наушники Эстер.
— Не нам судить, старина, — сказал он Джерихо. Когда подошла очередь Джерихо, он снял шарф и аккуратно положил на пол возле кабельной коробки, соединявшей приемник с антенной и питанием. Надел наушники. Ощущение, будто ушел с головой под воду. На него обрушился поток незнакомых звуков. Завывание, похожее на то, что они слышали на антенном дворе. Орудийный грохот атмосферных помех. Две или три сливающиеся вместе еле слышные цепочки морзянки. И неожиданно, совсем не к месту, голос немецкой примадонны, исполняющей оперную арию, похоже, из второго акта «Тангейзера».
— Ничего не слышу. — Должно быть, ушла волна.
Кэй чуть повернула ручку настройки против часовой стрелки, по всей октаве перекатилось завывание, примадонна исчезла, снова раздался треск атмосферных помех и затем, будто отыскав свободное место, за тысячу миль, откуда-то с оккупированной немцами Украины в наушники ворвалось чистое и настойчивое стаккато морзянки: точка-точка-тире-точка-точка.
***
На полпути к телетайпной Джерихо вдруг, потрогав шею, воскликнул: — Шарф! Они остановились под дождем.
— Я пошлю за ним одну из девушек.
— Нет, нет, я сам. Ступайте, догоню.
Эстер поняла, что к чему. Зашагала вперед, спрашивая по пути:
— Сколько, вы говорите, у вас аппаратов?
Хэвисайд заметался между ними, потом пустился догонять Эстер. Джерихо готов был расцеловать ее. Ответа майора он не расслышал. Слова отнесло ветром.
Ты спокоен, внушал он себе, уверен, не делаешь ничего дурного.
Он вернулся в домик. Сержант стояла задом к нему, наклонившись к одной из радисток; она не заметила, как Джерихо, не поворачивая головы, быстро проскочил по проходу и вошел в чулан. Закрыл за собой дверь и включил свет.
Сколько у него времени? Немного.
Потянул первый ящик первого шкафа. Заперт. Проклятье. Подергал еще раз. Погоди. Нет, не заперт. В шкафу установлено одно из вызывающих раздражение устройств, которое не позволяет одновременно открыть два ящика. Заглянув вниз, Джерихо заметил, что нижний ящик чуть выдвинут. Он легонько задвинул его ногой и, облегченно вздохнув, вытащил верхний ящик.
Коричневые картонные папки. Пачки использованных копирок, скрепленных вместе металлическими зажимами. Бланки с выходными данными, красные бланки с текстами. В правом верхнем углу день, месяц и год. Бессмысленная мешанина написанных от руки знаков. Папка датирована 15 января 1943 года.
Отступив назад, быстро пересчитал шкафы. Пятнадцать, в каждом по четыре ящика. Шестьдесят ящиков. Два месяца. Примерно по ящику за день.
Правильно?
Джерихо шагнул к шестому шкафу и открыл третий ящик сверху.
6 февраля.
В самую точку.
Он цепко держал в памяти аккуратные заметки Эстер Уоллес.
6. 2. /1215, 9. 2. /1427, 20. 271807, 2. 3. /1639,1901…
Все было бы хорошо, если бы не негнущиеся от волнения пальцы, если бы сам он не дрожал и не вспотел от страха, если бы смог отдышаться.
Кто-нибудь зайдет. Услышит, как он открывает и закрывает металлические ящики, будто переключая регистры органа. Увидит, как он достает вторую, третью, четвертую шифрограмму и регистрационные бланки (Эстер сказала, что они пригодятся), засовывая их в карман пиджака, пятую, шестую — проклятье, уронил, — седьмую. На этом он чуть было не бросил — «Умей уйти вовремя, старина», — но оставались последние четыре, те, что прятала Клэр у себя в комнате.
Джерихо открыл верхний ящик тринадцатого шкафа. Вот они, ближе к концу, почти одна за другой. Слава богу.
Шаги снаружи. Схватив и регистрационные, и красные бланки, успел сунуть их в карман и задвинуть ящик, прежде чем в дверях возник стройный силуэт Кэй, той самой радистки.
— Я подумала, что это вы сюда вошли, — сказала она. — Вы здесь шарф оставили, видите? — Протягивая шарф, закрыла за собой дверь и подошла к нему. С глупой ухмылкой на лице Джерихо застыл на месте.
— Мне не хотелось бы вас беспокоить, сэр, но ведь это важно, правда? — спросила она, широко раскрыв темные глаза. Он снова невольно отметил, что она очень хороша, даже в военной форме. Гимнастерка туго затянута ремнем. Чем-то она напоминала ему Клэр.
— Простите?
— Я знаю, что мне не следует спрашивать, — у нас ведь не задают вопросов, не так ли? Только, видите ли, никто нам ничего не говорит. Для нас все это бессмысленная чепуха, целый день сплошная чепуха. Да и всю ночь. Стараешься уснуть, а в голове все еще «бип-бип», черт побери, «бип». С ума можно сойти. Знаете, я пошла добровольцем, но не думала, что окажусь в таком месте. Даже отцу с матерью нельзя сказать. — Она подошла совсем близко. — Вы ведь делаете эти бумаги понятными? Это важно? Я не скажу, — серьезно добавила она, — честно.
89 
