Светловолосый смотрит сначала на одного мертвого варвара, затем – на другого.
– Это вы?
Я киваю.
– Прекрасная работа, квирит, – говорит всадник. Латынь его изящна и благородна, акцент едва заметен – да есть ли он вообще? Есть.
Я смотрю на его лицо, по которому стекают капли дождя и говорю:
– Спасибо, вы появились вовремя…
– Меня зовут Арминий, – говорит светловолосый. – Префект германской вспомогательной когорты.
Он медлит, рассматривая меня – с интересом. Ярко-голубые глаза.
– Я – царь херусков.
Глава 4
Арминий и Вар
Когда мы едем, дождь все еще идет. Капли барабанят по крыше повозки.
Впереди шествуют легионеры Волтумия, позади шагом едут всадники Арминия.
К моменту, когда повозка въезжает в Ализон, мне кажется, что я знаю Арминия очень давно. Он германец из племени херусков, наших союзников, служил в армии, командовал конной алой во время восстания в Паннонии, получил венок и браслеты за храбрость, римское гражданство и титул «всадника». Он имеет право носить золотое кольцо – я вижу это кольцо на его пальце.
Все-таки мужество до сих пор ценится в Риме выше наследных прав.
Арминий с двумя турмами шел по следу дезертиров, разграбивших деревню германцев-марсов. Нам повезло, что всадники добрались сюда вовремя, иначе неизвестно, чем бы все это кончи-
лось.
Ализон – один из старых наших городов по эту сторону Рения. Он выстроен по образцу римского военного лагеря с вкраплениями варварской архитектуры.
В жуткую грозу, под хлещущими потоками дождя наш маленький караван вошел в город. Мощенная камнем улица ведет к главной площади. Мы проезжаем дома, не слишком отличающиеся от домов Рима, – разве что здесь не нужно строить многоэтажных инсул для бедняков. Чего-чего, а места в Германии пока хватает. Дождь льет так, что из окна повозки город виден словно сквозь толстое стекло – это как взять критскую чашку и приставить к глазам.
Арминий поднимает голову, смотрит на меня. Взгляд острый, голос мягкий, обволакивающий, интонация задумчивая.
– Конец этой войны видели только мертвые, – говорит он.
Я киваю. Это цитата из трудов Платона. Не знаю, что имел в виду философ: то ли война никогда не заканчивается, пока люди живы, то ли мертвым лучше знать. Что-то в этом духе… Но самое интересное – в другом: варвар, дикарь, «фери» – цитирует греческого философа. Дожили.
– По мне лучше «Тимей», – говорю я. – Там Платон не так
мрачен.
Арминий усмехается. Через светлую бровь идет старый, едва заметный шрам.
– Пожалуй, – говорит германец. – Идеальное государство, война Афин с Атлантидой. Один из самых интересных диалогов, на мой вкус.
Варвар, разбирающийся в диалогах Платона. Кто ты, царь херусков?
– Но меня всегда больше интересовал второй диалог с Тимеем, – говорит Арминий. – «Критий». Там, где Атлантида…
Атлантида – государство, которым правили сыновья Посейдона.
– …где Атлантида исчезает под бушующими волнами. Платон рассказывает, что некоторые атланты спаслись тогда, а именно – среди выживших оказались несколько сыновей Посейдона. Правители Атлантиды, что интересно. Спаслись – и, самое главное, вынесли знаки из орихалка.
Я киваю: правильный выбор, атланты. Орихалк – это небесный металл, который можно ковать раз в семь лет и который, что интересно, нельзя разрушить. В древности он ценился гораздо выше золота. Говорят, орихалк похож одновременно на застывшую ртуть и на серебро с медным отливом. Хотелось бы мне это
увидеть.
– Я не думаю, что Платон прав, – говорю я. Дождь почти перестает, мы проезжаем мимо колоннады – чей-то частный дом, по отделке – совершенно столичный. Колонны поддерживают фронтон. Мокрый мрамор блестит. – Он был все-таки не великим оптимистом. Помните, что он говорит? Сыновья Посейдона. Бывшие правители Атлантиды несут с собой разрушение, как смертельную болезнь.
При слове «болезнь» Арминий морщится.
– Возможно, они несут с собой знание. Я не слишком верю в людей, – говорю я. – Так что, возможно, опасно именно это знание, а не то, что Платон понимает под «разрушением». Когда мы говорим «онагр», мы же не виним в убийственной силе его стрелы и вола, из чьих жил свиты веревки, дающие онагру мощь?
– Хороший пример, легат, – говорит Арминий и улыбается.
И снова его лицо кажется мне знакомым. Странно.
Перед главной площадью Ализона мы прощаемся с Арминием. Ему дальше в казармы. К дворцу пропретора я еду один – если не считать Тарквиния, который сидит напротив. Старик кашляет, он простыл в пути. Иногда мне кажется, что старость – это такой способ надоесть всем, никому специально не надоедая. Почему нет? Август этим прекрасно пользуется…