27 
Он представлял себе, понятное дело, не корни, где-то в подземельной темноте пронизывающие землю и местами вылезающие на поверхность узловатыми фалангами, а просто фамильное жилище.
Темные углы прихожей, на литых из серого матового металла двойных крюках вешалки тонкий сиренево-песочный пыльник, голубовато-серый коверкотовый макинтош и прорезиненный плащ, черный сверху и в мелкую черно-серую клетку с изнанки,
солнечный столб, протянувшийся, как положено, от окна через всю гостиную и наполненный танцующим воздушным прахом,
сильно скрипящие, но сияющие узкие дощечки паркета,
черная, с красноватым оттенком на закруглениях, резная мебель, шелковая полосатая обивка, вытертая местами до почти полной бесцветности и жемчужного блеска,
разведенные на шарнирах в стороны медные канделябры чуть наклонившегося вперед из-за неровности пола пианино с овальным медальоном на верхней передней деке,
неисправимо пыльные чемоданы с коваными углами на шкафу в спальне,
сам этот шкаф, его мощный тяжелый низ и зеркальная дверь, открывающаяся немного косо, отвисая на ослабевших шурупах длинных петель, при этом в зеленоватом зеркале с широко срезанными фасками едет в сторону спальня, неубранная постель с толстым атласно-голубым горбом стеганого одеяла, выпирающим из ромба посереди пододеяльника,
настежь открытая высокая форточка в уборной, болтающийся перевернутым скорописным "Т" крючок на ней, желтая лакированная подкова деревянного сиденья, цепочка спуска с как бы сложенными вдвое звеньями и фарфоровой грушей внизу, свисающая от чугунного, крашенного шершавым белым маслом бачка, забытый том Жюля Верна в голубом ледерине, стоящий, распушив страницы, на желто-розовых шашечках пола, четвертушками нарванная газета в шелковом мешочке с вышитой болгарским крестом угловатой розой,
и шум, доносящийся в тишину дневной пустой квартиры из глубокой пропасти улицы, от редко проезжающего двухэтажного троллейбуса, или длинного английского автобуса с тупым носом, или маленького автофургончика с деревянными боковинами, развозящего мороженые торты, или газогенераторного грузовика с высокой как бы печкой и трубой сбоку кабины, или двухцветного, вишневый низ, кремовый верх, лимузина, летящего к стадиону - белые, неразличимо крутящиеся обода, мечущий солнечных зайчиков на тротуар хром оскаленного мелкой решеткой радиатора - если лечь животом на шелушащийся белой краской подоконник, все видно, хотя далеко внизу и сплющено...
На этом месте - или немного раньше, или чуть позже, додумав уже до собственных белых носков-"гольф" с кисточками вверху (так никогда их ему и не купили!) - No 1 обычно засыпал, спокойный и почти примиренный с миром, как будто и на самом деле была когда-то в его жизни такая жизнь, как будто и сейчас он может встать, зажечь свет и увидеть все это, оставшееся ему и предназначенное остаться после него.
Но иногда он как-то пропускал момент засыпания, и тогда картинки начинали путаться:
...наплывала большая дача, нагромождение всяких террасок и верхних пристроечек, почти скрывших сруб, мягкие желтые сосновые иглы на земле...
...утреннее купе, подстаканники с выдавленными буквами "НКПС" и сильно сужающимся в перспективу паровозом, разрезанные вдоль огурцы и раздавленная яичная скорлупа, мечущиеся под ветром батистовые занавески на стальном, выпадающем из гнезд пруте...
...шоколадно-коричневый автомобиль с круглым тяжелым задом, широкое и высокое заднее сиденье, с которого никак не рассмотреть громко тикающие впереди, рядом с бежевым кругом руля, часы...
А иногда начинали появляться и запахи:
дорожный: сероводородный, угольной вокзальной гари;
праздничный: ванильный, идущий из кухни;
утренний: легкий, приятно пыльный, из круглой картонной коробки с зубным порошком, когда с нее снимается выпуклая крышка;
и так далее.
В этом случае No 1 действительно вставал и зажигал свет, потому что было понятно, что сон уже отступил полностью - запахи воспоминаний свидетельствовали, что перевозбудился.
Вокруг, естественно, не было ни паркета, ни резьбы, ни зеркальных шкафов, а было то, что было. И следовало принимать меры, принимать внутрь - желтых шариков валерьянки горсть, или глотнуть валокордина неплохо, или... Ну, сами понимаете. Конечно же, ничего не помогало, сон исчезал бесследно, а дальше и начинались муки: ну почему же не было этого у меня, и почему же не засчитан мне гандикап, ведь у многих было, а у кого не было такого, было другое, не хуже - сибирская деревня, или лагерный барак, или, допустим, настоящая лубочная коммуналка, с велосипедами и корытами по стенам...
27 
