Последние отзывы

  41  

57

Однажды ему пришла в голову мысль, что, вообще-то, уже можно и не уезжать никуда, дело и так сделано: почти прекратились телефонные звонки, исчерпались необходимые прощальные встречи, все всем было сказано.

58

Если звонили или случайно налетали на улице неблизкие знакомые, он в объяснения не вдавался, просто ни о чем не договаривался, не назначал времени следующего контакта, а говорил неопределенно - ну, повидаемся как-нибудь - и при этом не считал, что обманывает: ведь правда же, что все как-нибудь повидаемся.

Постепенно и такие встречи стали более редкими, хотя теперь Игорь Петрович большую часть времени проводил на улицах, бродя по городу бесцельно и бесконечно, как в молодости, когда томился бездельем и не находил никакого дела, да и не искал.

Собственно, тогда он не был способен ни к какому делу, только мог рассматривать жизнь разными способами - ходить по городу, или читать книги, или сидеть в кино, что для него было, по сути дела, одним и тем же, единственно привлекательным и доступным его сонному уму подростка и характеру зеваки занятием. В те давние, почти совсем уже забытые годы только на улицах Ильин и мог оставаться один, не испытывая тоски, но такого времени выдавалось немного, надо было идти в университет, на службу, к друзьям, домой, и он привык к тому, что одиночество - это короткая и потому приятная пауза.

Потом, в среднем возрасте, жизнь словно решила взыскать с него долг, и Игорь Петрович работал много, все больше и больше, уже ни на минуту не оставаясь один, непрерывно - такая у него была работа - находясь среди людей, разговаривая с ними, а если даже молчал, ненадолго сосредоточившись на производительной составляющей его деятельности, то все равно кто-нибудь был поблизости, сослуживцы или домашние. Если же на совсем короткое время он случайно попадал куда-нибудь без компании, например, дня на три в командировку, то испытывал какую-то тяжесть, ему было трудно справляться в одиночку с окружающей жизнью, он уже не мог быть просто зевакой и только разглядывать мир, хотелось немедленно об увиденном кому-нибудь сообщить и отделаться таким образом от нового, даже не очень существенного впечатления иначе внутри что-то начинало ворочаться, мучительно двигаться, будто он переел и испытывает несварение. В таком состоянии он обычно начинал рисовать в воображении картинки, населяя окружающий и проникший в него пейзаж тенями знакомых людей или персонажами разных историй из числа самых любимых, придумывал свои сюжетцы - и становилось легче.

Теперь же Ильин целыми днями болтался по городу, но не испытывал от этого ни удовольствия, ни противоположных чувств, а просто понемногу уставал, начинал шаркать ногами, по не изжитому пока обыкновению и тратя полученные под расчет деньги, заходил в какое-нибудь дешевое место перекусить и, главное, выпить, сидел, глядя перед собой, слишком быстро глотал водку и жевал салат, пельмени, бутерброд с бужениной или ветчиной, снова брал сто граммов, пьянел и начинал чувствовать уже привычный дискомфорт в желудке от выпитого, что-то вроде тянущей пустоты или тошноты, зная, что на самом деле это не желудок, а, по мнению врачей, печень или поджелудочная железа - и ничего больше не возникало, ни мыслей, ни фантазий.

Он уже был не здесь, вот в чем дело.

59

И вот однажды Игорь Петрович Ильин

(далее следует первый из фрагментов текста, удаленных из компьютера, но сохранившихся в неведомых для автора недрах его подсознания:

после проведенного таким образом дня вернулся домой в обычном состоянии напряженный и готовый сорваться в конфликт по любому поводу, с предчувствием трудного засыпания и еще более тяжелой второй половины ночи, когда все выпитое и съеденное накануне начнет бунтовать, терзая полуразрушенные внутренности.

Он прошел в свою комнату и, от греха подальше - в последнее время дома с ним почти не разговаривали, и он не нарушал молчания, - закрыл дверь плотно.

Обыкновенное полудетское желание отодвинуть неприятности, проявляющееся в известной любому алкоголику непреодолимой потребности добавить, заставило его проглотить еще граммов сто из домашнего прикроватного запаса. После этого, как правило, наступало забытье, которое отличалось от нормального сна так же, как истерика от настоящих слез, но все же давало передышку.

Так произошло и на этот раз, и он рухнул в ничто, прорезаемое обрывками видений, мутными вспышками заторможенного сознания, пригашенной болью...

  41