Последние отзывы

  160  

Я дошла до аванзала, опустилась в кресло у стола и подняла глаза на мадам Гонди, которая поставила возле меня лампу.

— Будьте добры, пригласите ко мне тотчас герцога Анжуйского. Передайте ему, что дело не терпит отлагательства.

Когда камеристка удалилась, я положила голову на стол. Щека почувствовала гладкую холодную поверхность дерева. Лампа замигала, отбросила мою тень на стену. Я вдруг подумала о своей тетке, о том, как она сидела поздно вечером и, несмотря на вывихнутое запястье, строчила письма. Это было накануне нашего бегства из Флоренции.

«Больше никакой крови», — говорила я Руджиери. «Больше никакой крови», но дом Валуа — моя кровь — был сейчас в опасности.

Вспомнив глаза мальчика на конюшне, смотревшие на меня с немым упреком, я решилась.

На следующее утро, в субботу, в большом бальном зале Лувра состоялась помолвка. На ней присутствовали триста гостей, среди которых и дядя жениха, кардинал де Бурбон. Наварр и Марго приготовились подписать толстый брачный договор.

Марго наклонилась над последней страницей, всхлипнула, отложила перо и закрыла лицо ладонями. Я подошла к ней, обняла и улыбнулась кардиналу.

— Нервы, — пояснила я ему и прошептала дочери на ухо: — Отбрось мысли, просто сделай это. Давай.

Я вложила дочери в пальцы перо и накрыла рукой ее руку. Плечи Марго задрожали от сдерживаемых слез, и она нацарапала свою подпись.

Наварр сохранял приятное достойное выражение лица. Он глядел на кардинала и не обратил внимания на этот инцидент. У меня, как и у противившейся невесты, не было сил смотреть на Генриха. В то же время я напоминала себе: у меня нет доказательств, что Наварр поощряет адмирала на развязывание войны. Если я отменю бракосочетание, то лишусь надежды на мир и выступлю против Колиньи.

Я обняла Марго, кардинал перекрестил молодоженов и благословил их. Я поцеловала сначала дочь, потом Генриха.

— Теперь ты мой сын, — сказала я ему.

Потом во время приема я взяла за руку герцогиню, свою старую приятельницу.

— Приходи сегодня вечером ко мне в кабинет, — попросила я тихо.

Она кивнула. Свою юность она провела при французском дворе и была известна как человек, не склонный к сплетням, поэтому я ей полностью доверяла.

Вечером мы остались в кабинете одни, за запертой дверью, несмотря на удушающую жару. Эдуарда я не пригласила — не хотела компрометировать на случай, если беседа не удастся.

Герцогиня уселась за стол напротив меня, обмахиваясь веером и улыбаясь. Ей был сорок один год. Эта пухлая женщина не обладала природной красотой, а потому мало менялась с возрастом. Глаза у нее были большие, нос и губы маленькие, под скошенным подбородком собрались складки — наследство от бабушки, Лукреции Борджа. Брови она выщипывала, так что их почти не было видно.

В девичестве ее звали Анна д'Эсте. Воспитывалась она в своей родной Ферраре, пока в шестнадцать лет не вышла замуж за Франсуа, герцога де Гиза. Анна быстро овладела тонкостями придворной жизни и стала хорошей помощницей своему амбициозному супругу. Когда шпион Колиньи убил Франсуа, герцогиня нескоро смирилась со своим вдовством. Она потребовала для Колиньи наказания за убийство и забросала короля петициями. В конце концов Карл разгневался, объявил, что адмирал ни в чем не виноват, и запретил герцогине снова возвращаться к этому вопросу. Но, как и ее сын, Анри де Гиз, унаследовавший герцогский титул покойного отца, Анна по-прежнему горячо обвиняла Колиньи. Шесть лет назад она сочеталась браком с Жаком Савойским, герцогом Немуром, убежденным католиком, боровшимся против гугенотов.

— Анна, — обратилась я к герцогине на тосканском наречии, подчеркивая деликатность нашего разговора, — представляю, как тебе трудно улыбаться в компании гугенотов. От имени короля благодарю за твою сдержанность в присутствии адмирала Колиньи.

  160