Последние отзывы

  257  

Дебора наблюдала эту сцену между братом и сестрой, и на сердце у нее становилось все легче. Она знала, кто ответствен за освобождение Чероки Ривера, и благословляла его. Саймон не однажды приходил ей на помощь, но никогда еще результаты его вмешательства не были столь блестящими. Но дело было не только в этом. Дело было в том, что он прислушался к ее интерпретации фактов. Даже больше: он наконец услышал ее.

Рут Бруар завершила медитацию, ощущая душевный покой, которого не знала уже многие месяцы. Со смерти Ги она совсем забросила свои ежедневные тридцатиминутки спокойного созерцания, и результат не замедлил сказаться: ее мысли перескакивали с одного предмета на другой, а тело впадало в панику от каждого приступа боли. В таком состоянии она носилась по адвокатам, банкирам и брокерам, а в свободные минуты рылась в бумагах брата, чтобы понять, как и почему он изменил свое завещание. Эти занятия разнообразили лишь визиты к врачу, с которым они подбирали лекарство для более эффективной борьбы с болью. В результате все ответы и решения, в которых она нуждалась, оказались внутри ее самой.

Этот сеанс показал ей, что она еще не утратила способности к сосредоточенному созерцанию. Одна в своей комнате, со свечой, горевшей на столе рядом с ней, она сидела и сосредоточивалась на своем дыхании. Усилием воли гнала снедавшую ее тревогу. На полчаса ей удалось отпустить горе.

Увидев, что дневной свет сменился темнотой, она встала с кресла. В доме стояла полная тишина. Давно знакомые приветливые звуки, наполнявшие дом при жизни ее брата, затихли с его смертью, оставив пустоту, в которой она чувствовала себя как человек, выброшенный внезапно в космическое пространство.

Так все и останется до ее собственной смерти. Остается только желать, чтобы это произошло поскорее. Она неплохо держалась, пока дом наполняли гости и надо было готовиться к похоронам Ги и проводить их. Но ей предстояло дорого заплатить за это — усталость и боль предъявили свой счет. А наступившее одиночество давало возможность оправиться от пережитого. И отпустить былое.

Теперь ей не перед кем разыгрывать здоровье, подумала она. Ги умер, а Валери все знает, хотя Рут не обмолвилась с ней ни словом. Но это ничего, ведь Валери всегда умела держать язык за зубами. Рут не жаловалась на болезнь, а Валери ни о чем не спрашивала. Чего еще требовать от женщины, которая большую часть времени проводит в одном доме с тобой.

Из ящика комода Рут достала пузырек и вытряхнула из него на ладонь пару пилюль. Запила их водой из графина, стоявшего на столике у кровати. От пилюль ей захочется спать, но в доме все равно никого нет, так зачем бодрствовать. Она может спать хоть за обедом, если захочет. Или у телевизора. Да что там, она может уснуть прямо здесь, в своей спальне, и не выходить из нее до рассвета. Вот только примет еще пару пилюль. Это была соблазнительная мысль.

Но вдруг она услышала шелест гравия под колесами автомобиля, подъезжавшего к дому по аллее. Подойдя к окну, она успела заметить лишь задние огни машины, огибавшей дом. И нахмурилась. Она никого не ждала.

Она пошла в кабинет брата, к окну. Через двор увидела, как кто-то ставит огромный автомобиль в бывшую конюшню. Задние фары еще горели, точно водитель раздумывал, что делать дальше.

Она смотрела и ждала. Казалось, человек в машине тоже ждет ее ответного хода. И она решилась.

Покинув кабинет Ги, подошла к лестнице. От долгой неподвижности во время медитации у нее затекло все тело, так что спускаться пришлось медленно. Запах обеда, оставленного на плите Валери, щекотал ноздри. Однако она шла на кухню не потому, что хотела есть, а потому, что это казалось ей разумным.

Окна кухни, как и окно кабинета ее брата, выходили во двор, Под предлогом того, что собирает себе обед, она посмотрит, кто это приехал в Ле-Репозуар.

Ответ на свой вопрос она получила, одолев последнюю лестницу. По коридору, ведущему в заднюю часть дома, она пошла к полуоткрытой двери, из которой на ковер косо падал луч света. Толкнув дверь, увидела, что у плиты, энергично помешивая содержимое кастрюльки, оставленной Валери томиться на дальней конфорке, стоит ее племянник.

— Адриан! Я думала…

Он обернулся.

— Я думала… Ты здесь. Но ведь твоя мать сказала, что уезжает…

— И ты подумала, что я уеду тоже. В этом есть смысл. Обычно я следую за ней, куда бы она ни направлялась. Но не в этот раз, тетя Рут.

  257