Последние отзывы

  133  

Он прошел четыре жестких вагона и был готов перейти в пятый, решив, что это будет последний и что он зря волнуется: должно быть, все это ему привиделось во сне.

Но вдруг перед ним возникла картина. Вернее, две картины, надвигающиеся на него: одна — Сталина, вторая — Ленина. Портреты высоко держала пожилая супружеская пара; увешанный медалями мужчина стоял на небольшом возвышении. Поезд медленно въезжал на станцию, и Келсо успел хорошенько рассмотреть этих людей — морщинистые задубелые лица, очень смуглые, изможденные. Через несколько секунд оба повернулись, их лица вдруг помолодели, они заулыбались и начали махать, кого-то увидев в вагоне, в который Келсо собирался войти.

Время замедлило ход в унисон поезду. Выстроившиеся в ряд железнодорожные рабочие в ватниках стояли, опираясь на ломы и лопаты, приветствуя кого-то поднятыми кулаками. Поезд полз вдоль платформы, в нем стало чуточку темнее. Келсо услышал звуки музыки, доносившиеся сквозь лязг тормозов. Звучал старый советский гимн:

— Партия Ленина, партия Сталина... — и за окнами проплыл небольшой оркестр, музыканты в светло-голубых формах.

Поезд остановился, издав пневматический вздох. Келсо увидел надпись «Вологда» на здании вокзала. Возбужденные люди толпились на платформе. Он открыл дверь в вагон и тут же прямо перед собой увидел русского, по-прежнему в отцовской форме, спящего на нижней полке шагах в десяти. Его чемодан лежал в багажной сетке над его головой. Вокруг образовалось пустое пространство: люди почтительно расступились и смотрели на него.

Русский начал просыпаться. Голова его пошевелилась. Он смахнул что-то с лица и, замигав, открыл глаза. Он увидел, что на него смотрят, и медленно, осторожно, устало выпрямился. Кто-то начал аплодировать, аплодисменты подхватили, они выплеснулись на платформу, где люди сгрудились у окон вагона. Русский огляделся вокруг, испуг в его глазах сменился ужасом. Кто-то ободряюще кивнул ему и улыбнулся, продолжая аплодировать, и русский медленно кивнул в ответ, как бы начиная постигать этот незнакомый ему ритуал, и вдруг начал аплодировать тоже, что вызвало новую бурю восторга. Он снова едва заметно кивнул, и Келсо подумал, что он, наверное, тридцать лет ждал этой минуты. В самом деле, товарищи, наверное, хотел сказать он, я всего лишь один из вас, простой, грубый человек, но если вы находите нужным меня приветствовать...

Он не заметил, что Келсо в числе других смотрит на него, это было лишь лицо в толпе; Келсо тут же повернулся и двинулся назад, продираясь сквозь сгрудившихся у двери людей.

Он был в смятении.

Очевидно, русский сел на поезд в Архангельске через минуту-другую после них — это объяснимо, если он поступил так же, как они, и поймал машину. Пока все нормально.

Но это?..

Он столкнулся с женщиной, проталкивавшейся по коридору с двумя сумками, красным флажком и маленьким фотоаппаратом.

— Что происходит? — спросил у нее Келсо.

— Неужели вы не слышали? С нами — сын Сталина! Это чудо! — Она расплылась в улыбке, обнажив металлические коронки.

— Откуда вы узнали?

— По телевизору показывали, — сказала она, как будто это могло что-то ему объяснить. — Всю ночь напролет! Когда я проснулась утром, это продолжали показывать и сообщили, что его видели в поезде, идущем в Москву из Архангельска.

Кто-то толкнул ее сзади, и она вплотную прижалась к Келсо. Ее лицо было совсем рядом, он попытался высвободиться, но она буквально вцепилась в него, пристально разглядывая.

— Но ведь вы... — начала она. — Вы же все это знаете! Вас показывали по телевизору, вы сами говорили, что все это правда! — Она обняла его за шею своими крупными руками. Сумки впились ему в спину.

За ее головой он увидел на перроне движущийся яркий свет и наконец высвободился из объятий. Телевизионные софиты. Телевизионные камеры. Большие серые микрофоны. Кинооператоры с помощниками отпрянули назад, наталкиваясь друг на друга. И в центре этой неразберихи — шагающий решительной походкой навстречу судьбе, уверенно бросающий что-то на ходу своим спутникам, окруженный фалангой телохранителей в черных куртках Владимир Мамонтов.

У Келсо ушло несколько минут, чтобы протолкаться обратно в свой вагон. Когда он открыл дверь в купе, О'Брайен сидел к нему спиной и смотрел в окно. Услышав, как вошел Келсо, он быстро повернулся, подняв вверх руки и выставив вперед ладони — это был предупредительный, виноватый и одновременно извиняющийся жест.

  133