— Похоже на правду. Только при чем здесь внезапно разбогатевший Лавочкин, который так и не явился на бой?
— Не знаю.
— И Милду Якушеву не знаешь?
— Нет! Я далек от театра.
— А кто такая Катя Самойленко?
— Первый раз слышу.
— Когда я была в доме Бубона, там никого не было, но на печке кипел чайник! А потом подъехала какая-то машина, и я убежала через окно.
— Я думаю, что милиция организовала там что-то типа засады. Менты тоже люди, захотели чайку попить, поставили чайник, а сами решили за булочками в ближайший магазин сгонять.
Я снова медленно пошла, пытаясь хоть как-то упорядочить в голове услышанное.
— Ты считаешь, я должен пойти в милицию и все рассказать? — спросил меня Дьяченко.
— Неужели они на тебя сами до сих пор не вышли?
— Нет. — Он пожал плечами. — Не знаю, почему. Вроде, ни для кого не было секретом, что меня воспитывал Якушев, что потом я похоронил его. Но никто почему-то не заметил подмены клоуна. В миллионном городе люди часто равнодушны друг к другу и многие вещи могут остаться незамеченными.
— Не знаю, нужно ли тебе идти в милицию. Я понимаю, чем может обернуться интерес к тебе правоохранительных органов. По большому счету, я понимаю, что Жуля долго в каталажке не продержат, там все шито белыми нитками. Костя во время ограбления сидел с чемоданом денег на дереве, это может подтвердить куча свидетелей.
— Спасибо, что думаешь обо мне.
— Да не думаю я о тебе! Я… запуталась. В этих безумных, бессвязных событиях, в своих чувствах, желаниях, мыслях!
— Пришли, — вдруг сказал Щит и резко остановился.
Я огляделась и поняла, что стою у своего дома, возле подъезда, на том самом месте, где вчера ночью с упоением целовалась с Жулем.
— Машина! Я была на машине и оставила ее возле Дворца Спорта! Неужели мы прошли такое расстояние пешком?
— Да, прошли. Когда есть о чем говорить, время и расстояние незаметны. Если ты дашь мне ключи, я подгоню утром твой «Фольксваген» к твоему дому.
— Без документов и доверенности?
— Ты забываешь масштабы моей сегодняшней славы, — засмеялся он. — Самое большее, что позволяют себе гаишники, когда останавливают меня, это заискивающую просьбу дать автограф.
— Держи! — Придерживая цветы у груди, я достала из сумки ключи от машины и протянула ему. — Только у меня там дворники иногда заклинивает, поворотники не всегда работают и задняя скорость не с первого раза включается. Да, и бибикалка не бибикиет!
— Разберусь. — Он сунул ключи в карман джинсов. И подошел ко мне вплотную. — Можно… я тебя поцелую?
— Я…
— Знаю, любишь Константина Жуля.
— Люблю. Но после всего, что между нами произошло, странно, что ты спрашиваешь разрешения поцеловать меня.
— Я же понимаю, что то, что между нами произошло, с твоей стороны — временное помешательство. Я понимаю, что прав у меня на тебя не больше, чем неделю назад.
— Ты действительно понимаешь это?!
— Да.
— И не станешь настаивать на том, чтобы переехать ко мне немедленно, прямо сейчас?!
— Настаивать на этом может только абсолютный хам, эгоист и самонадеянный идиот. Я не такой. Так можно я тебя поцелую?
— Нет.
— Так я и знал.
Я спрятала лицо в прохладных, влажных цветах и зашла в подъезд.
— Я позвоню тебе завтра, слышишь?! — крикнул мне вслед Дьяченко.
— Нет, нет и нет, — пробормотала я в пахнущий землей, травой и клопами букет.
* * *
Дома было сильно накурено. Но возмутило меня не это.
Разуваясь в прихожей, я заметила две пары мужских ботинок. А из кухни неслась разудалая песня на два мужских голоса:
— Сползает по крыше старик Козлодоев, пронырливый, как коростель, пам-пам!![5]
Я усмехнулась. Недолго вынес Подъяблонский изоляции от общества. Уже привел собутыльника и пьянствует на моей кухне. Инкогнито он!
Я пошла на кухню, чувствуя, как злость заглушает усталость и чувство голода.
За сизой стеной сигаретного дыма я рассмотрела стол, сервированный бутылками водки, сковородкой с жареным мясом и глубокой салатницей до краев наполненной овощным салатом. За столом сидел Яша, держа на отлете руку с оттопыренным мизинцем на котором сверкал бриллиант. В руке дымилась сигарета, а Яша, закатив глаза, распевал:
— Стремится в окошко залезть Козлодоев к какой-нибудь бабе в постель, трам-пам-пам!!
Ему подпевал голый по пояс мужик с взлохмаченными волосами: