Последние отзывы

  18  

Севка шёл за ним, прикидывая, подкинуть отцу деньжат, или подождать до конца месяца в целях оздоровления папаниной печени. Так ничего не решив, Фокин догнал отца.

– Нашёл я могилу, которая тебе нужна, – сообщил Генрих. – Только туда топать и топать.

– Ничего, прогуляемся.

– И зачем тебе такое старьё? Может, что-нибудь посвежее найдём?

– Папань, я ж не грабить иду. Мне улики нужны.

– А, ну, если улики… Хотя, какие улики через десять лет? – Генрих достал из кармана бутылку водки и, отхлебнув из неё, снова сунул в карман.

– Мне нужно алиби, – уточнил Севка.

– Слушай, какое алиби у человека, который давным-давно помер? – резко остановился папаня.

– Железное, – засмеялся Сева и пояснил: – Мне нужно найти на могиле Дениса Полыханова следы пребывания человека, которого подозревают в убийстве.

– Ничего не понял. – Генрих свернул на узкую дорожку между могилами и ускорил шаг. – Мрут и мрут, заразы, как мухи, мрут и мрут, – заворчал он, – а чего мрут-то? Водки – море, лечись, не хочу!

– Если бы все вылечивались, у тебя бы работы не было, – возразил Севка.

– Точно! – обрадовался папаня такому верному наблюдению. – А ведь я, Севун, знаешь, как работу свою люблю?! Свежий воздух, тишина – крыс-сотища! – Генрих мечтательно посмотрел на небо и, опять отхлебнув из заветной бутылочки, добавил: – А главное, работа с людьми.

– Ты бы пил меньше и жрал больше, – посоветовал Севка, пробираясь между старых, заросших травой оградок.

– Ага, чтобы у меня появилось такое вот алиби? – Генрих кивнул на могилку. – Всё, пришли, – показал он на простой металлический памятник со звездой, какие ставят военнослужащим.

С фотографии на Севку слегка укоризненно смотрел молодой, темноволосый парень. На облезлой табличке значилось «Денис Полыханов», и были обозначены годы жизни, включавшие всего двадцать пять лет.

Генрих присел на скамейку, а Севка внимательно огляделся вокруг.

«Улики» для алиби долго искать не пришлось. Возле оградки лежала пустая бутылка дорогого коньяка, и валялись окурки от диковинных сигарет с длинными золотыми фильтрами, которые курил Говорухин. Одна целая сигарета лежала возле памятника, а рядом с ней стояла полная стопка коньяка. Конечно, не было никаких доказательств того, что банкир приезжал сюда именно в тот вечер, когда произошло убийство его жены, но то, что он был здесь и был недавно – это неоспоримый факт.

– Крыс-сотища! – сладко потянулся на скамейке Генрих. – Кстати, – вдруг погрустнел он, – сегодня Северная Корея опять провела испытания ядерной баллистической ракеты.

– И что? – отрешённо поинтересовался Севка, на всякий случай фотографируя на мобильный пустую коньячную бутылку и окурки с золотыми фильтрами.

– Как что?! – подскочил папаня. – А безопасность?!

– Чья?

– Общечеловеческая! – Генрих широким жестом обвёл раскинувшиеся до горизонта могилы. – Севун, тебя не волнует Северная Корея? – возмутился папаня.

– Если честно, то нет.

– А меня очень волнует. Прямо жуть как меня волнует Северная Корея и эти её баллистические ракеты! – Фокин-старший схватил стопку, стоявшую на могиле, перекрестился и залпом выпил коньяк.

– Тебе не стыдно? – поинтересовался Сева.

– Нет. – Папаня подцепил с земли сигаретку с золотым фильтром и жадно закурил её. – Почему-то мне совсем не стыдно, Севун.

– Мда-а, – поразился Севка глубиной папаниной безнравственности. – Извини, старина, за то, что выжрали твой коньяк и выкурили твою сигаретку, – попросил он прощения у портрета Дениса Полыханова.

– Слушай, этому чуваку давно на всё наплевать, – фыркнул Генрих. – Даже израильско-палестинский конфликт его уже не волнует! Так зачем ему хороший коньяк, а тем более такая вкусная сигаретка? Слушай, Севун, у тебя тыщи рублей не найдётся?

– На закуску найдётся, на водку – нет.

– Ладно, давай на закуску. На водку я сам себе заработаю.

Пока Севка доставал деньги, Генрих прибрал могилу от старой листвы и что-то такое сделал с памятником, что он встал ровнее и заблестел на солнце.

– Ты мне вот что скажи, – Севка взял папаню под руку, и они неспешно пошли в обратном направлении, – если человек приезжал сюда поздним вечером на машине, мог его видеть кто-нибудь из работников кладбища?

– Во-первых, если человек приехал сюда поздним вечером, то он бы не смог попасть на кладбище через центральные ворота, они закрываются в двадцать два нуль-нуль. Но! – Генрих вскинул грязный палец. – Но этот, как ты выражаешься, «человек» вполне мог припарковаться со стороны дач, и попасть на кладбище через калитку чёрного входа, которая открыта круглосуточно.

  18