Как тогда в пещере, с пулеметом. Не хотел.
Волны набегали на серый песок, убегали в пене, оставляя взамен клочки чёрных водорослей. Тёмное безжизненное пространство тянулось до горизонта, растворялось в серой туманной дымке. Иван повернул голову. Дальше по берегу увидел полузатопленный силуэт подводной лодки. Прощай, С-189. Прощай, лейтенант Красин…
Залив катил на песок серые безжизненные волны.
Иван постоял. Повернулся к остальным.
— Вы ничего не заметили… — он дёрнул щекой, — странного? Там, в воде?
Уберфюрер молча смотрел на Ивана.
— Что? — спросил тот. Оглядел притихший народ. — Ну-ка, рассказывайте.
— Там… не хотел говорить. Я когда вернулся за твоими вещами… в общем, там, на берегу…
— Ну!
— Там были следы, — сказал Убер.
— В общем, такие дела, — сказал Седой. — Ты говорил, что у нас был «пассажир» на лодке. Помнишь? С самого Питера который… в общем, мы думаем, он никуда не исчез.
— Так, — сказал Иван. Этого ещё не хватало. — Думаете, он…
— Боюсь, этот «пассажир» уверен, что у него билет в обе стороны.
* * *
— Костёр — это изобретение богов, — Уберфюрер протянул руки к пламени карбидки. — Жаль, не все это понимают.
Иван вспомнил станцию Чернышевскую, цыган… Горящее пламя, вокруг которого сидели бородатые мрачные люди.
— Точно.
Жёлтое пламя карбидки освещало подвал, куда они забрались, и так уютно, что здесь хотелось остаться надолго. А что? Всю жизнь в метро, что ли? К сожалению, жизнь на поверхности для людей невозможна. Вернее, возможна… но какая-то очень недолгая. Зато в подвале можно снять противогазы и немного отдохнуть.
— Знаешь, давно заметил… Ты какой-то не питерский, — сказал Уберфюрер.
— Правда? — Иван удивился. — Почему ты так решил?
— Нет в тебе этой европейской интеллигентской тоски. Гнилой бездеятельной тоски. У англичан это называется сплин. У нас хандра.
Иван с интересом посмотрел на бравого скинхеда.
— Я-то ленинградец. Это ты у нас не из Петербурга, насколько помню. И не из Москвы.
— Ага, — Уберфюрер ухмыльнулся. — Я вообще чёрт-те откуда. Из Якутска, прикинь. Даже пока всё не началось, это было далеко, а сейчас так вообще — другая звездная система. Десятки световых лет. Была республика Саха, стала республика Луна.
— Здесь-то ты как оказался? — Иван почесал ухо.
— Элементарно, Ватсон.
— Кто?
— Забудьте, сэр. Приехал в Москву отгулять дембельский аккорд, так сказать. На самом деле у меня жене было рожать через два месяца. А там вообще никуда не вырвешься. Так что я взял отпуск на три недели и рванул. Друзья, пьянки-гулянки, женщины… прощание с холостяцкой жизнью. Хоровод с оркестром, все дела. И вот когда от отпуска осталось всего ничего, друг говорит: давай, что ли, в Питер махнем на пару дней… — Уберфюрер помолчал. — Я и махнул. Так махнул, что до сих пор отмахаться не могу.
Молчание. Мандела приблизился, протянул руки к карбидной лампе. Долго смотрел, как сквозь пальцы просвечивает нежный коричнево-розовый свет.
— Так что же… — он посмотрел на Уберфюрера. — У тебя, выходит, в Урюпинске…
— Якутске!
— Якутске, извини. Дома у тебя жена осталась и ребёнок? Когда всё началось?
— Беременная, — нехотя поправил Уберфюрер. — Мы ребёнка через три месяца ждали.
— Мальчика, девочку? — уточнил Иван и спохватился. Какая ему разница…
— Девочку, — сказал Уберфюрер наконец. Что же ты с собой делаешь. Иван впервые видел Убера таким. Впервые тот выглядел на свои сорок с лишним. Да что там сорок… на все девяносто.
— Думаешь, там они у тебя — выжили?
Уберфюрер повернул голову и посмотрел на Кузнецова холодным выгоревшим взглядом.
— А ты как думаешь, мальчик?
Кузнецов сконфуженно замолчал. В руках у него был старый металлический компас — из музея на лодке.
— На самом деле — не знаю, — сказал Уберфюрер. — У нас там метро нет. И морозы под пятьдесят градусов. А сейчас и того больше, наверное.
— К вам бомбу не бросали, скорее всего, — сказал Мандела. — Не должны были, по крайней мере. Что у вас там стратегического, кроме алмазов? — он помолчал. — Может, и живы, а?
— Оставь его в покое, — Иван тронул негра за плечо. — Не надо.
— Нормально! — резко сказал Уберфюрер. — Не один я такой. У всех в метро такая же фигня. Погулял, блин! Остался бы в своей Якутии, был бы с ними. Хоть в могиле, а всё же с ними. А, как думаешь, борец с мировым апартеидом?