Последние отзывы

  16  

Рядом с каждой большой — по одной, иногда двум маленьким.

У каждой из больших мумий в руке — по свече. Пахнет тлением и горелым парафином.

Вагон горящих свечей.

Иван заходит внутрь и останавливается.

Вагон материнской любви.

Говорят, по инструкции о бомбоубежищах, женщин с детьми до двенадцати лет запускали заранее, ещё до объявления сигнала «Атомная тревога». Они имели право оставаться на самой станции или в поезде, стоящем у платформы. И они остались. Все. У Ивана комок в горле. Потом он видит то, чего не замечал раньше. Сквозь кожу мумий кое-где пробиваются серо-голубые побеги. Это похоже на проросшую картошку. Иван протягивает руку…

— Не трогай, — говорит голос.

Иван поворачивает голову. Перед ним стоит высокий старик. Глаза у старика мерцают зеленоватым огнём, как у давешнего тигра.

— Другая экосистема, — говорит старик. Смотрит на Ивана; глаза его начинают оплывать, точно свечи, стекают по щекам парафиновыми дорожками. — Понимаешь? По… — лицо старика вздрагивает и проваливается куда-то внутрь…

— Меркулов!

Его трясли за плечо. Иван открыл глаза, чувствуя невероятный, чудовищный испуг. Проспал.

— Проспал?! — он вскинулся. В голове застрял мокрый тяжёлый кирпич. По ощущениям, Иван вообще спал не больше минуты. Его затрясло. — Где? Что случилось? Свадьба?! Что?!

Резкость не возвращалась. Иван видел над собой только размытый тёмный силуэт — и не мог сообразить, где находится и что от него хотят. Сердце билось болезненно и часто.

— Меркулов, тебя к коменданту! — сказал тёмный. — Срочно!

Василеостровская была освещена только дежурными лампочками. Деревянно шагая вслед за проводником, Иван пытался понять, сколько сейчас времени. Много он спал? Опять ночь уже, что ли? Как на многих станциях, где сохранилось подобие порядка, на Василеостровской искусственно поддерживали разбиение суток на день и ночь. Днём работали лампы дневного света, их гудением заполнялась тишина, ночью переходили на дежурное, от аккумуляторов. Иван поморгал, пытаясь избавиться от тумана в глазах. Чёрта с два. Там плохо ему давно не было.

Держаться, сукин сын. И проснись, наконец.

В каморке, отведенной коменданту и его семье, горела карбидная лампа — в полсилы — освещая крупные ладони коменданта, лежащие на деревянном столе.

— Не сидится тебе на одном месте, — сказал Постышев.

— Да.

— Я тебя просил — одному не ходить? Просил?

Иван кивнул.

— И что? — Постышев смотрел на него исподлобья умными, пронзительными, как рев пожарной сирены, глазами и ждал ответа. Голова у него была крупная, с редким желтоватым волосом.

— А я пошёл, — сказал Иван.

— Зачем хоть? Что я твоей Тане скажу, если что с тобой случится? А?

Иван дёрнул щекой, но промолчал. Смотрел прямо, не мигая.

— Зачем ходил, не скажешь? Ответил бы хоть раз, что ли.

— Это приказ?

— Чёрт с тобой, — сказал Постышев. — Не хочешь, не отвечай. Ты человек взрослый, командир, жених и всё такое. Ты хоть в курсе, что пока ты там развлекался, у нас чп приключилось?

— Да. Света нет.

— Света? — Постышев присвистнул. Встал. — Пойдём. Я тебе покажу, чего у нас теперь нет.

Глава 3

Война

Как это случилось, Иван не помнил. Из расколотых, выбитых ударом ноги, как стекла в заброшенном составе, детских воспоминаний единое целое не выстраивалось никак. Зоопарк, помнил Иван. Иногда он закрывал глаза и видел выжженное, как на старой фотографии, светлое небо, чёрные контуры листьев, наклонные росчерки чугунной решетки. Кажется, это было лето и было солнце. Рядом будка с надписью «САХАРНАЯ ВАТА» — от неё идёт сладкий горячий запах. Кажется, он тогда уже умел читать… впрочем, может и нет. Иван не помнил. Зато помнил, как беззвучно то ли идёт, то ли бежит. Если опустить голову — мелькают ноги в сандалиях. Если поднять: всё сверкает, поёт, щебечет и всё огромное — такое огромное, что не обхватить руками. И взглядом тоже не охватить. А потом он видит женщину. Почему-то это воспоминание самое отчётливое.

Мама.

И снова бег. Асфальт, растрескавшийся, он видит чёрные змеящиеся трещины, качается под ногами. Иван — тот ещё Иван бежит к маме. На ней длинная тёмная юбка, белая блузка… или платье? Она протягивает руки, нагибается, чтобы поймать его в объятия. А он бежит, раскинув руки, и земля начинает крениться.

  16