Никто никогда не просил Фила заплатить за другого.
Рыженькая трагично отвернулась к стене.
Фил молча взял деньги, спустился вниз и расплатился с мрачным таксистом. Он так удивился себе, что три раза суеверно поплевал через плечо во избежание рецидивов такой глупой щедрости.
Рыженькая лежала на диване и делала вид, что спит. Она не торопилась сказать Филу спасибо, но Фила это отчего-то совсем не обидело.
– Ты кто? – присел он возле нее на корточки.
– Дуська, – сказала она.
– Преступница?
– Да вроде нет пока, но если так дело пойдет… – Дуська приподнялась на локте и оглядела комнату со скромной меблировкой. – Слушай, давай свое арбатское средство, только яйца в него не переводи, не надо.
Фил исполнил коктейль без яиц, как дама просила.
– А я тебя вспомнил! – воскликнул он, протягивая стакан. – Ты по лестнице раньше шастала: туда-сюда, туда-сюда…
– Шастала, – согласилась Дуська, выпивая залпом до дна ядреную водку с перцем. – И дошасталась. Я тебя тоже помню, ушастый. Ты тут в доме типа надсмотрщика.
– Я не ушастый, – обиделся Фил и хотел пригрозить Дуське прокуратурой, но заметил, что она уже спит.
– Аттракционы не предлагать, – вздохнул Фил и пошел на кухню пить чай.
– Мама, открой! – Дина в отчаянии колотила кулаками в дверь, потому что звонок не выдержал ее бурного натиска и сломался. – Мама, открой немедленно! Это я, Дина! Мама!
– У тебя нет ключа от квартиры? – грустно поинтересовался Левин, перехватив ее руки.
– Откуда?! У мамы своя жизнь, у меня сво… Хотя, знаешь, раньше она всегда оставляла запасные ключи у соседки! – Дина бросилась к соседней двери. – Галина Семеновна! – заорала она, приготовившись колотить в дверь.
– Тише, – остановил ее Левин и деликатно нажал на звонок.
Галина Семеновна охотно отдала ключ и сообщила, что сто лет не видела Веру Петровну, ну а если не сто, то три дня точно, а если и не три дня, то последние двадцать четыре часа – истинный крест.
Дина выхватила у невозможно болтливой соседки ключ и, пока Левин извинялся, благодарил и раскланивался, открыла дверь.
Квартира была как квартира. Немного неприбрано, немного накурено, немного тоскливо от многочисленных портретов умерших родственников на стенах.
И свет в ванной не выключен.
– Та-ак, – протянул Левин, оглядываясь. – Следы поспешных сборов налицо. Шкафы нараспашку, вещи разбросаны, в пепельнице полно окурков, один из которых сумбурно затушен гармошкой.
– У нее всегда шкафы нараспашку, всегда вещи разбросаны и всегда один окурок затушен гармошкой, – пробормотала Дина.
– А свет в ванной?
– Через раз выключает.
– Холодильник выдернут из розетки!
– У нее бзик на экономии электроэнергии. Она даже часы электронные выбросила, которые я ей подарила, потому что они от сети работают.
– Хм, а свет в ванной не гасит… Совсем плоха мама!
– Заткнись. У всех свои гуси.
– Надо же, – Левин остановился у одного из портретов, висевших на стене. – У моей мамы над столом висит точно такая же фотография.
– И что это значит? – Дина тоже подошла к портрету.
– Понятия не имею, – пожал Левин плечами.
На старой фотографии был изображен красавец мужчина лет тридцати пяти, во фраке, с тростью и кинематографическими усами.
Мужчина был франт, судя по галстуку-бабочке, и дамский угодник, судя по насмешливо-ласковому взгляду.
– Наверное, это какой-то голливудский артист, и его обожали все мамы, вот что это значит! – насмешливо предположил Левин.
– Машина! – вспомнила Дина. – Внизу, в «ракушке», должна быть мамина «Тойота»! – Оттолкнув Левина, она побежала на улицу. Левин, вздохнув, поплелся за ней.
Машины в «ракушке» не оказалось. Более того, гараж оказался не заперт, и это уже действительно смахивало на поспешное бегство.
– А позвонить маме ты можешь? – проявил чудеса сообразительности Лев.
– Могу, – всхлипнула Дина. – Только не помню как.
Левин забрал у нее мобильник, нашел в «контактах» строку «мама», нажал на соединение и вернул телефон Дине.
– Абонент вне зоны обслуживания, – растерянно сообщила она.
– Совсем плоха мама. Может, позвонить твоему Борису? Объявить маму в розыск?
– Какой розыск?! Хочешь, чтобы мою мать посадили?!! – заорала Дина Левину прямо в лицо. – Ты этого хочешь?!
– Да не хочу я, чтобы посадили твою мать, – растерянно отступил он. – Но надо же что-то делать…