Особенно,... 
.
Очередная сказка о Золушке 
18 
Чудеса в этом замке творятся; чудеса, да и только!
Рассказать кому – не поверят!
Но вот же, вот, прямо на тропинке лежит дивная золотая статуя, укутанная в золотую же накидку. Причем на ткани явно выделяется россыпь разноцветных, чуть мерцающих красным, желтым и зеленым камней. Руки статуи молитвенно сложены, спокойное лицо с закрытыми, тоже как при молитве, глазами кажется спокойным и умиротворенным.
«Апостолы? Те самые радзивилловские апостолы, которых все местные ребятишки искали годами, да так и не нашли? Выходит, что так… Золотые статуи в человеческий рост, украшенные драгоценными камнями, все правильно старики рассказывали. Но только почему статуя одна, их вроде было двенадцать? И почему она лежит прямо на тропинке? Но все-таки какая же красота, фигура как живая просто! Умели раньше делать, ничего не скажешь», – восхищался Бартош, присаживаясь на корточки.
Он аккуратно опустил тяжелый целлофановый пакет с черепицей на землю, протянул руку к накидке, намереваясь отковырять крупный светлый камень (по виду бриллиант, наверное, жутко дорогой, тут не только на крышу хватит – на новый дом).
И вдруг заорал как сумасшедший, подскочил, бросился к выходу…
На «статуе» были надеты новехонькие пижонские ботинки Витька. Сразу они казались неприметными, просто сливались с землей. Но вблизи… и Витины же брюки, торчащие из-под золотого полотнища… Потом стало понятно, что и лицо у «статуи» – Витькино. Только не веселое и ухмыляющееся, как обычно. А спокойное, грустное, застывшее. Потому что мертвое. И сам весь Витька – мертвый.
Мертвый и золотой…
Выбравшись за пределы парка, Серега перевел дыхание и замедлил шаг.
В раскалывающейся голове (протрезвел, что ли, с перепуга?) вдруг стали проноситься какие-то обрывки разговоров.
Кто-то уже, кажется, рассказывал недавно о том, что удалось найти такого вот «апостола»?
Или это пригрезилось? И сам Витька, мертвый и золотой, тоже вдруг спьяну померещился?..
– Надо идти в милицию, – вздохнул Серега, неохотно сворачивая в переулок. – Хоть и вынут мне там всю душу вопросами, а придется. Черепица моя валяется возле трупа, но в том, что хотел ее снести, я не признаюсь. А вот про Витька все-таки рассказать надо. А то вдруг он еще не совсем мертвый и ему можно помочь?..
Глава 3
Варшава, 1803 год
– Доминик, я хочу еще шампанского! Ты слышишь, угости девушку шампанским!
Доминик попытался поднять руку, подзывая официанта. Однако ладонь, бессильно лежавшая на столе, где уже выстроился целый ряд опустошенных бутылок и грязных тарелок, едва шевельнулась.
– Уршуля, ты сама закажи, ладно? – простонал Радзивилл, стараясь особо не вглядываться в раскрасневшееся от вина лицо полненькой проститутки с льняными вьющимися волосами.
А чего на эту девушку смотреть-то? Можно подумать, она чем-либо отличается от той, что была вчера, или от той, что будет завтра…
Как же противно и пошло все это, как скучно и омерзительно!
Ресторация при публичном доме вся обтянута ярчайшим красным бархатом, им обиты и стены, и диваны у столиков. Музыканты в измятых фраках фальшивят, что на скрипке, что на рояле. Ну и главное огорчение: состоящие здесь девушки глупы и вульгарны, у них одна забота – напиться шампанским допьяна, чтобы потом уже ничего не чувствовать, ни поцелуев, ни ласк, должно быть, весьма для них ненавистных. Золота за любовь девушек совершенно не жаль; все равно ведь девать его некуда, хоть направо швыряй, хоть налево. Будь воля опекуна – он бы, конечно, содержанием так не баловал. Да только казна радзивилловская настолько огромна, что даже тех денег, причитающихся по завещанию, которые не может не высылать князь Михаил, довольно на все, какие только имеются в Варшаве, развлечения. Так что денег на публичный дом, конечно, совершенно не жаль. Хотя никакой радости от любви здешних девушек не случается; так, забытье, хмельное развлечение. Та же охота куда больше интереса вызывает. Но здесь у шляхты принято пить, кутить, вальсировать на балах, волочиться за жеманными знатными паненками, ходить к продажным женщинам.
«Как же хорошо мне было в Несвиже с Франтишкой, – думал Доминик, стараясь не морщиться от неприятного хмельного дыхания сидящей на коленях Уршули. – Она меня старше была на пару лет, и прислали ее, чтобы научила она меня наукам любовным. Да только скоро казалось уже мне, что это я ее учу. Как нежно смотрела на меня моя учительница, как целовала жарко! Стоило только коснуться груди ее, Франтишка начинала часто дышать, срывала платье, обнимала крепко… Я стал привыкать к ней, уже не мог без нее обходиться. Едва только уходила она, как я начинал ждать вечера, когда отворялась высокая тяжелая дверь в мой покой и появлялась та девушка, красивая, страстная, влюбленная… Славные были денечки! Конечно же, как узнал опекун про частые наши свидания, выдал Франтишку быстро замуж, в отдаленную деревню. Но не только из-за учительницы моей любимой съехал я из Несвижа…»
18 
