Последние отзывы

  23  

Ела она аккуратно, как в обители. Очень хотелось наброситься на еду голодной волчицей, давясь, обжигаясь и чавкая. Но ее учили сохранять достоинство в любых обстоятельствах. Достоинство – для себя, а не для окружающих. Поев, Эльза вымыла посуду в ручье, как смогла плотно закупорила вскрытые коробки. В одном из ларей обнаружились три одеяла из верблюжьей шерсти, покрытые джамадийскими орнаментами: черно-красные ромбы, цветы и птицы на «песочном» фоне. Отыскав местечко посуше, сивилла постелила два одеяла, укрылась третьим…

* * *

Дар прорезался у Эльзы в шесть лет.

Точнее, в шесть ее начала трепать падучая, и родители отвели дочь к лекарю. Лекарь в деревне пользовался уважением. Он исцелял запор и золотуху, чесотку и лишаи, вправлял мослы и мазал раны вонючим снадобьем. Но чем лечить девчонку, которая может ни с того ни с сего грохнуться в лужу и дико завыть, выгибаясь дугой, закатывая глаза и захлебываясь пенной слюной?

Признаться в собственном невежестве – удар по репутации.

– Три части козьего молока на одну часть крепкого отвара чабреца. Две ложки липового меда. Подогреть и давать по одной кружке три раза в день…

Лекарь рассудил, что вреда от снадобья уж точно не будет. И поначалу оказался прав. Кружка, выпитая на завтрак, пошла хорошо. Эльзе даже понравилось. Обеденную кружку она извергла обратно, едва встав из-за стола. Вместе с вкуснющей кашей, которую перед этим наворачивала за обе щеки. Было обидно до слез. А поздним вечером девочку скрутил жесточайший приступ, едва она сделала два глотка из третьей кружки.

– Все ясно! – важно изрек целитель. – Порча, а то и сглаз. Это, уважаемые, не по моей части. Обращайтесь к колдуну.

– Что ж сразу не сказал?! – возопили родители, обуянные праведным гневом. – Дитё от твоей дряни чуть не окочурилось!

Лекарь воздел палец к небесам:

– Проверку учинял. Теперь точно вижу: к колдуну!

Своего колдуна в деревне не водилось. Пришлось ехать в город. Колдун, по-городскому маг, жил на окраине, в башне о пяти этажах. Такой высокой постройки Эльза в жизни не видела, и разинула рот от изумления. А потом принялась хихикать: кривоватая башня напоминала растущую из земли свиную ногу, увенчанную раздвоенным копытом. Сходство усиливала моховая щетина, которой башня обросла аж до третьего этажа.

Маг был не старый, но вид имел затрапезный. Лиловая мантия, вся в жирных пятнах, больше смахивала на засаленный халат. Грязные волосы свалялись в колтуны, падая на плечи неопрятными сосульками. Мятая кожа, мешки под глазами… Он все время что-то жевал, говорил невнятно, смотрел мимо. В какой-то момент взгляд его остановился на Эльзе – и вцепился двумя рыболовными крючками. Лицо мага отвердело. Он подобрался, как кот при виде мыши. Голос зазвучал жестко и властно, отдаваясь под сводами башни гулким эхом.

– Она говорит во время приступов?

Он обращался к отцу, но смотрел на Эльзу.

– Нет, господин. Только воет волчицей. Страшно так…

– Совсем ничего?

Отец лишь покачал головой.

– А после приступов долго в себя приходит?

– Ох, долго, господин! Бывает, целый день пластом лежит. Спит, бредит…

– Бредит? – маг потер руки, как пьяница в предвкушении доброй выпивки. – И в бреду разговаривает, верно?

– Верно, – закивал отец. – Болтает, пигалица.

– И что же она в бреду… м-м-м… болтает?

– Да что ж может дитё сущеглупое в бреду нести? Ерунду всякую…

– Это уж я сам разберусь! – отрезал маг. – Давай, вспоминай. Если, конечно, хочешь дочери помочь.

– Да я… сразу и не упомнишь… – растерялся отец. – Про огонь бормотала… Плакала! Горит, мол, бегите…

– Пожара в округе после этого не было?

Отец наморщил лоб, вспоминая.

– Был! Точно, был! Через седьмицу у Джока-строгаля сарай ночью занялся. Жарища стояла, вот оно и полыхнуло. А тут ветер… Пять дворов выгорело. У Джока меньшие, близняшки, в дыму задохлись…

– Замечательно!

Отец вытаращился на колдуна.

– Это я не о пожаре, любезный, – исправился маг. – Детей жалко, спору нет. Я о другом, не бери в голову. Что еще твоя дочь в бреду говорила?

– Да я мало что слышал, господин. С ней жена больше… А, вот! Заглянул раз, а она как вскочит! И ко мне. Вцепилась – не оторвешь! Верещит: «Не езжай, папка, на ярманку! Зарежут тебя!» Я гляжу, а глаза у нее закрыты. Меня аж жуть пробрала. «Спи, – говорю, – доця! Не поеду я никуда…» Она брык на солому, и спит дальше.

– На ярмарку собирался? А?

  23