— Фелипе, завтра я собираюсь показать Бретту владения.
— Хорошо. Ему следует заново со всем познакомиться. Бретт молча продолжал есть, остро ощущая молчаливо-напряженное отчаяние Елены и Софии.
— Бретт вполне преуспел в Сан-Франциско, — сообщил дон Фелипе для всеобщего сведения.
— Да, — гордо подтвердил Эммануэль. Дон Фелипе взглянул на Бретта:
— Держу пари, что если человек разбирается в бизнесе, то он мог бы отлично управиться и с этим хозяйством.
У Елены кусок застрял в горле. Диего залпом выпил вино и потянулся к бутылке, чтобы налить себе еще.
— Особенно с женой, привыкшей вести хозяйство на ранчо.
Сторм озадаченно посмотрела на Бретта, который ответил ей успокаивающим взглядом.
— Габриела, а ты чем сегодня занималась? — спросил дон Фелипе.
Она улыбнулась:
— Конечно же делала уроки, папа.
— И хорошо сделала?
— Да,
— Умница.
— Завтра Бретт возьмет меня покататься верхом, — застенчиво сообщила она.
Дон глянул на Бретта и поднял бокал в знак молчаливого одобрения. Выпив половину, он поставил бокал и перевел свой пронзительный взгляд на Диего:
— А сколько ты выиграл — или проиграл — прошлой ночью?
Диего кашлянул:
— Простите?
— Ты слышал, что я спросил, мальчик. Думаешь, я не знаю с точностью до песо, сколько ты тратишь на эти проклятые игры?
Диего побагровел.
— Вчера вечером Диего составил компанию мне и Софии, — вступилась Елена. — Возможно, вы слышали, как он играл на гитаре? Он так прекрасно играет.
Она переглянулась с Диего — во взгляде Диего была благодарность, во взгляде Елены — настороженность.
Дон Фелипе поморщился. Он повернулся к Сторм, не обращая внимания на остальных:
— Расскажи мне о вашем ранчо.
Сторм улыбнулась, глаза ее засияли, и до конца обеда они говорили о ранчо, о лошадях и коровах, и обо всем остальном. Слушая, Бретт наблюдал за ними, и его сердце переполняла гордость.
Выйдя из столовой, Бретт прошел в патио. Утро было прелестное, золотистое солнце сияло, и теплый воздух возвещал приближение лета. Ясный простор неба не омрачало ни единое облачко. Бретт остановился полюбоваться панорамой горных вершин, сиреневых на голубом фоне. Он вздохнул, стараясь не думать о Сторм.
В конце концов ему пришлось уступить. Они снова спорили из-за Диего после обеда вчера вечером. И чем больше они спорили, тем упрямее становилась Сторм, В итоге он безумно, страстно овладел ею, успешно закончив этим все споры, но лишь на время. Она уснула в его объятиях, а он мрачно размышлял о том, сколько сил они потратили на обсуждение такой ерунды, и все из-за его бессмысленной ревности. Никогда раньше ему не приходилось испытывать ревность. Никогда.
Он смотрел на нее спящую, и его охватила немыслимая нежность, обвивая его теплыми дрожащими щупальцами, разливаясь по телу, словно тепло от выпитого бренди. «Моя великолепная Сторм», — подумал он, удивляясь тому, что, кажется, влюбился в нее.
Эта мысль его панически испугала.
Он отогнал ее подальше, постарался забыть. Он получал огромное наслаждение от своей жены, но не более того. Любовь — это для романтичных идиотов, а вовсе не для него. Он испытывает к ней только физическое влечение, и ничего больше. Ну, может быть, еще восхищение.
Она была не из тех, кто отступает от задуманного. Они снова спорили перед завтраком, и неожиданно для себя Бретт уступил. Он все еще не мог этому поверить. Но как ни неприятно было признаваться себе в этом, он был не прав, а она права. Черт побери, раньше с ним такого никогда не случалось.
Он привык к проституткам и любовницам — к женщинам, которым платил и которые беспрекословно признавали ею превосходство. Даже теперь ему стало не по себе от мысли, что он подчинился ее воле вопреки собственному желанию. И пусть Диего только попробует до нее дотронуться… Его кулаки непроизвольно сжались.
Он углубился в парк. Вчера вечером старик был таким же надменным и раздражительным, как всегда, но Бретт заметил, что Сторм ему понравилась. Он расспрашивал ее почти весь обед, и Сторм перед ним нисколько не робела.
Бретт отлично понимал затеянную доном Фелипе интригу. Все боялись, что наследником станет он, Бретт, потому что дон проявил такой интерес к нему и Сторм. В глубине души Бретт не мог осуждать его за обман. Елена и София — ядовитые твари, Эммануэль ничего не замечает и слишком добр, чтобы помешать им, попытайся они завладеть Габриелой и ее состоянием. Бретт тут же решил, что возьмет на себя заботу о благополучии сестры независимо от того, доживет дон Фелипе до ее свадьбы или нет.