Особенно,... 
57 
Сторм встала, вскипая от злости. Может ли он хоть когда-нибудь кого-нибудь о чем-нибудь попросить вежливо? Он совершенно не умеет себя вести. И зачем ему понадобилось письмо? Она упрямо решила, что не станет выполнять каждую его прихоть. Она сказала лакею, Томасу, что хочет принять ванну, и отправилась в свою комнату.
Принесли воду для ванны, и Бетси, служанка, помогла ей раздеться. Сторм позволила ей это, потому что слишком задумалась — над тем, какой ужасной стала ее жизнь, — чтобы протестовать. Она позволила девушке подколоть себе волосы наверх и скользнула в ванну. Бетси собралась уходить.
— Нет, не уходите! — воскликнула Сторм. Она боялась оказаться в одиночестве, если Бретт станет искать ее. Но может быть, он уже забыл о письме?
Бетси пожала плечами и принялась наводить порядок в туалетном столике.
— Помочь вам вымыться, мэм? — спросила она немного спустя.
Сторм вышла из забытья. Она закрыла глаза, позволив горячей воде смыть ее напряжение, думая о доме, о братьях, по которым ужасно скучала. Ники. Молчаливый, сильный, он неизменно защищал ее, с ним всегда можно было поделиться своими заботами. Он бы захотел убить Бретта, думала она, кивнув Бетси. И буйный, озорной Рейз, невозможный дразнилка. Даже Рейз, которому только что исполнилось четырнадцать лет, пожелал бы посчитаться с Бреттом. Он стреляет ничуть не хуже их, и, возможно, он даже храбрее их, если безрассудство можно назвать храбростью. Сторм невольно улыбнулась при мысли о трех мужчинах семейства Брэг — папе, Нике и Рейзе, стоящих плечом к плечу, глядящих свысока, наводя ужас на одинокого, испуганного Бретта, Это была восхитительная фантазия.
В дверь коротко постучали, и Сторм поняла, кто это.
— Я в ванне, — крикнула она, но дверь уже распахнулась, и на пороге стоял рассвирепевший Бретт. Бетси, явно боявшаяся его, выронила мыло и губку.
— Я просил вас принести письмо в кабинет, — сказал Бретт.
Он больше не смотрел ей в лицо: его взгляд блуждал по воде в надежде различить ее очертания, но Сторм по самый подбородок погрузилась в мыльную пену. Зато подбородок был вздернут и рот бунтарски сжат. Внезапно Бретт улыбнулся.
— Уходи, — сказал он Бетси, не глядя на нее.
Глаза Сторм округлились.
— Нет! — в панике воскликнула она. — Бретт, я купаюсь! Он улыбнулся еще шире:
— Это я вижу. — Он махнул рукой Бетси: — Убирайся.
Бетси быстро выскочила. Она была в таком ужасе, что забыла закрыть дверь. Не сводя со Сторм глаз, с улыбкой, напомнившей ей волчий оскал, Бретт закрыл дверь, потом подошел к ванне. Сторм погрузилась глубже, точнее, пыталась погрузиться. Его глаза ярко сверкали, слишком ярко. Она поняла, что он забыл о письме.
Бретт как ни в чем не бывало, взял губку и мыло и опустился на колени рядом с ее плечом. Взгляды их встретились. Она увидела, как он намыливает губку, и ее заворожил вид его больших, сильных, смуглых рук.
— Что это вы делаете? — пискнула она. Его улыбка стала еще шире.
— Помогаю своей жене вымыться.
Губка прошлась по ее плечу. Сторм извернулась и схватила кисть руки, державшей губку.
— Я вам не настоящая жена. Вы что, забыли об аннулировании?
Улыбка исчезла. Он выпрямился и швырнул губку в панну:
— Как я мог забыть?
Он попытался проникнуть взглядом под защитный слой воды и мыльной пены, и Сторм инстинктивно прикрыла грудь руками. Он натянуто улыбнулся и небрежно потянулся за полотенцем:
— Вылезайте. Она колебалась:
— Не могли бы вы…
— Вылезайте, и сейчас же.
Сторм сглотнула и встала. Вода ручьями стекала с ее длинного, гибкого, великолепного тела. Выходя из ванны, она остро ощущала на себе взгляд Бретта, жадно блуждающий по ее телу.
Она была так совершенна, так великолепна, что на мгновение Бретт потерял всякую способность думать. Он мог только смотреть на нее, ощущая способную свести с ума сладостную боль в чреслах. Он никогда не видел женщины с такой сильной, мускулистой фигурой. Но это тело было абсолютно женственным. Исключительно чувственным, гибким, несмотря на всю его силу. У нее были широкие плечи, длинный торс, узкая талия. Полная, но при этом высокая и крепкая грудь. Великолепно округлые бедра, длинные, стройные ноги, в которых под внешней мягкостью чуть заметно играли мышцы. И она была золотистой везде, кроме сосков, темных, кораллово-розовых.
Он накинул ей на плечи пушистое полотенце, пытаясь совладать с охватившей его дрожью.
Она отпрянула, плотно закутываясь в ткань. Глаза ее полыхали синим пламенем. Бретт глубоко вздохнул. На мгновение ему захотелось сдернуть полотенце, поднять ее и швырнуть на кровать, и к черту аннулирование.
57 
