36 
— Обедать будем в пути. Ночевать остановимся попозже. Тогда, думаю, завтра мы его нагоним, — словно читая его мысли, поведал Санчес.
— Вы не переоцениваете себя? — не упустил случая поддеть Ниро.
— Нисколько.
Мобиль тронулся, неторопливо отплыл от входа в отель и, подняв пыль, рванул с места с неимоверной даже для магическо-механического устройства скоростью.
Временный приют со странным названием «Вдали от жен» отдалился и скрылся за поворотом. Веселым пыльно-зеленым хороводом замельтешили деревья.
— У вашего покойного-беспокойного лорда был мобиль, — продолжил Санчес. — И он пропал вместе с его учеником.
— Я в курсе, — огрызнулся пристав.
— Тогда, должно быть, вы знаете, какой модели был тот мобиль и в каком состоянии, — съехидничал журналист. — Тогда я умолкаю.
И он в самом деле замолчал, сосредоточившись на дороге. Послали же боги попутчика. Ниро справился с гордостью и процедил сквозь зубы:
— Продолжайте.
У Санчеса победоносно засияли глаза, но виду журналист не подал, продолжил как ни в чем не бывало:
— Мобиль у лорда был такой же старый, как и он сам. Состояние у аппарата препаршивое. Я навел справки, говорил с механиком, который обслуживал вашего Мессера. Так вот, обращался к нему старик только тогда, когда мобиль совсем переставал ездить. То есть разница между этой развалиной и моим аппаратом такая же, как между старым, упрямым, страдающим одышкой ослом и породистым жеребцом.
— Вы не пробовали писать романы? — прицепился к сравнению Ниро. — У вас получится красиво играть словами.
— А вы не пробовали писать фельетоны? — парировал журналист. — Впрочем, у вас-то как раз не получится.
— Это еще почему? — окрысился пристав, хотя прекрасно знал, что писательство, даже в форме отчета, не его конек и писать он не сможет ничего и никогда.
— Потому что для того, чтобы писать фельетоны, нужно иметь не только остроту языка, но и подвижность ума. А вы косны. В вас есть только то, что вам вбили в голову с детства. Ну и то, что продолжают вбивать. Для вас существуют абсолютно непогрешимые источники информации. Вы верите в то, что говорят.
— А вы ни во что не верите!
— Нет, я верю. Но не в то, что говорят, говорить я и сам могу. Я верю только в то, что вижу. Ваша проблема, господин пристав, в том, что вы приняли за авторитет тех, кто авторитетом не является.
— А для вас вовсе нет авторитетов, необузданный нахал.
— Верно! — кивнул Санчес. — Авторитетов для меня не существует. Есть люди, которых я уважаю. Есть люди, мнение которых я уважаю. Но нет людей с непогрешимым мнением и мировоззрением. Все субъективно. А субъективное не может претендовать на объективность.
— То есть, вы хотите сказать, что власть, основывающаяся на воле народа, субъективна? Что народ субъективен?
Санчес искоса поглядел на пристава.
— Нет никакой воли народа. И власти, основанной на воле народа, нет. Не бывает демократии. Если бы народ знал, что ему нужно и был бы единодушен в своих желаниях, власть ему не понадобилась бы. И ваша служба тоже была бы не нужна. Зачем?
— Ловить прохвостов вроде Мессера и его мальчишки. И ставить на место нахалов вроде вас.
— А я разве не народ? Мое мнение, не написанное на плакате посреди города, в расчет не берется? Почему мое субъективное субъективно и не правильно, а ваше субъективное — объективно?
— Потому что объективное — это субъективное, принятое большинством, — выпалил пристав.
Санчес снова покосился на Ниро. Теперь, как показалось приставу, с долей удивления и уважения.
— Господин пристав, вы даже не представляете, насколько сейчас правы, — проговорил он. — Но на самом деле объективно только то, что не зависит от моего или вашего мнения. От воли народа или власти. Яблоко падает с ветки вниз — это объективно. Потому что на яблоко действует вполне себе объективная сила притяжения.
— Это очень далеко от жизни, — покачал головой Ниро.
— Хорошо. Вы нашли труп некоего лорда Мессера — это объективно. Все остальное — ваши домыслы, домыслы вашего начальства, домыслы очевидцев.
— Ваши домыслы, — подначил Ниро.
— И мои домыслы тоже, — согласился журналист. — Впрочем, объективность моих предположений мы скоро выясним. Я предполагаю, что на своем тарантасе ваш юноша далеко уехать не мог. Тем более, что он сейчас шарахается от каждого куста, так что будет ехать тихо-мирно, не привлекая внимания. И мы его скоро нагоним.
36 
