ФАНТАСТИКА

ДЕТЕКТИВЫ И БОЕВИКИ

ПРОЗА

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ

ПРИКЛЮЧЕНИЯ

ДЕТСКИЕ КНИГИ

ПОЭЗИЯ, ДРАМАТУРГИЯ

НАУКА, ОБРАЗОВАНИЕ

ДОКУМЕНТАЛЬНОЕ

СПРАВОЧНИКИ

ЮМОР

ДОМ, СЕМЬЯ

РЕЛИГИЯ

ДЕЛОВАЯ ЛИТЕРАТУРА

Последние отзывы

Он не ангел

Роман необычный, т.к. мало диалогов и очень много размышлений. По мне - чудесный >>>>>

Мой идеальный Смерч. Часть 2

Неплохо. Но есть много моментов, которые раздражают. Книга на тяп-ляп, как-будто написана в попыхах. Много лишних... >>>>>

Мой идеальный смерч

Хороший роман. Под конец только подкачал. Подростковый, но написан неплохо. Несмотря на кучу ошибок и много лишнего... >>>>>




  65  

Вертер


2. Исторически речь о разлуке ведет Женщина: Женщина оседла, Мужчина — охотник, странник; Женщина верна (она ждет), мужчина — гуляка (он ездит по свету, волочится на стороне). Женщина придает разлуке форму, разрабатывает ее сюжет, поскольку у нее есть на то время, она ткет и поет; песни прядильщиц, песни за прялкой гласят одновременно и о неподвижности (шумом прялки), и о разлуке (вдали — ритмы странствия, морская зыбь, скачка верхом). Отсюда следует, что в каждом мужчине, говорящем о разлуке с другим, проявляется женское: тот мужчина, который ждет и от этого страдает, чудесным образом феминизирован. Мужчина феминизируется не потому, что извращен, а потому, что влюблен. (Миф и утопия: первоначало принадлежало, а грядущее будет принадлежать субъектам, в которых присутствует женское.)

Гюго, И.Б. [182]


3. Иногда мне удается сносно претерпевать разлуку. Тогда я «нормален»: я подравниваюсь под то, как «все» переносят отъезд «дорогого человека»; я со знанием дела подчиняюсь муштре, благодаря которой в раннем детстве мне привили привычку разлучаться с матерью — что не переставало, однако, быть изначально мучительным (чтобы не сказать доводящим до безумия). Я веду себя как успешно отнятый от груди субъект; я умею питаться — в ожидании — иным, нежели материнская грудь. Эта сносно претерпеваемая разлука — не что иное как забвение. Время от времени я оказываюсь неверен. Таково условие моего выживания; ибо если бы я не забывал, я бы умер. Влюбленный, который иногда не забывает, умирает от чрезмерной усталости и перенапряжения памяти (таков Вертер).

Вертер


(Ребенком я ничего не забывал: нескончаемые дни, дни покинутости, когда Мать работала вдали; по вечерам я шел дожидаться ее возвращения на остановку автобуса U-bis у станции Севр-Бабилон; автобусы проходили один за другим, ее не было ни в одном из них.)


4. От этого забвения я пробуждаюсь — и очень быстро, Торопливо восстанавливаю в себе память и раздрай. Из тела исходит слово (классическое), которое именует эмоцию разлуки: воздыхать: «воздыхать по телесному присутствию»; две половинки андрогина воздыхают друг по другу, словно дыхание пир каждой из них неполно и хочет смешаться с другим; Дидро образ объятия, поскольку оно сливает два образа в один-единственный; в любовной разлуке я прискорбно отставший, отклеившийся образ, который сохнет, желтеет, коробится.

Рейсбрук, Пир, Дидро [183]


(Как, разве желание не всегда одно и то же, присутствует ли его объект или отсутствует? Разве объект не отсутствует всегда) — Нет, это не одно и то же томление; имеется два слова: Pothos — при желании отсутствующего человека и Himeros, более пылкое, при желании человека присутствующего.)

Греческий язык [184]


5. Я без конца обращаюсь к отсутствующему с речами о разлуке с ним; ситуация в общем и целом неслыханная; другой отсутствует как референт, присутствует как адресат. Из этого необыкновенного разрыва рождается какое-то невыносимое настоящее время; я зажат между двумя временами, временем референции и временем адресации — ты уехал (о чем я и жалуюсь), ты здесь (поскольку я к тебе адресуюсь). Теперь я знаю, что такое настоящее, это трудное время: беспримесный участок тревоги. Разлука тянется, мне нужно ее как-то выносить. Вот я и начинаю ею манипулировать: преобразовывать разрыв времени в возвратно-поступательное движение, производить ритм, открывать языковую сцену (язык рождается из разлуки; ребенок, привязав на ниточку катушку, отпускает ее подальше и вновь к себе притягивает, изображая уход и возвращение матери, — вот и создана парадигма). Разлука становится активной практикой, занятостью (которая не дает мне заняться ничем другим); происходит создание многоролевого сюжета (сомнения, упреки, желания, меланхолия). Эта языковая инсценировка отодвигает смерть другого, как утверждают, время, когда ребенок еще думает, что его мать отсутствует, и время, когда он считает, что она уже умерла, разделяет очень короткий промежуток. Манипулировать разлукой — значит растягивать этот момент, оттягивать как только возможно тот миг, когда другой мог бы бесчувственно переметнуться из разлуки в смерть.

Уинникот


6. Фигурой фрустрации могло бы быть Присутствие (я каждый день вижу другого и однако этим не вполне удовлетворен; реально объект здесь, но воображаемо мне продолжает его недоставать). Фигурой кастрации могла бы быть Прерывистость (я согласен покинуть другого «без слез», я смиряюсь с трауром по отношениям с ним, я умею забывать). Разлука — фигура лишения; я сразу и желаю, и испытываю нужду. Желание склеивается с нуждой: таков навязчиво повторяющийся факт любовного чувства.


  65