46 
* * *
Варнава сидел в кресле, держа мокрое полотенце на распухшем, расцарапанном лице. Когда полотенце согревалось, он переворачивал его, чтобы приложить к щекам прохладную сторону, невольно демонстрируя Изольде пятна свежей крови.
Она же стояла возле окна и курила. Ее растрепанные от резких движений волосы обдувал теперь приятный прохладный ветерок и заодно остужал пылающие от стыда и ненависти к этому мужлану щеки. Она до сих пор не могла прийти в себя от такого хамства: напомнить ей о той безумной ночи, которую они оба поклялись себе и друг другу забыть, словно ее и не было. Да, бывает такое, когда мужчина и женщина, оставшись наедине, теряют рассудок. Но ведь они же договорились! Неужели теперь этот смазливый подонок будет шантажировать ее тем, что расскажет Валентине о минуте ее слабости?
– Я первый раз слышу о том, что она улетела в Адлер, мы с ней не виделись с вечера. Вы же сами отвезли меня на рынок… Клянусь вам!
– Замолчи. Это ты, ты заварил эту кашу, а нам теперь всей семьей ее расхлебывать?! А что, если бедная девочка забеременела от тебя? Или ты думаешь, что она всегда так себя ведет – вешается на шею первому встречному? Да она совсем не такая. Валя – серьезная девушка, она закончила университет с красным дипломом, а научную работу бросила, потому что мечтает так же, как ее мать, поехать в Африку и изучать там животных, снимать фильмы о них. Она не легкомысленная и не дура, как ты мог о ней подумать. Просто она влюбилась в тебя, понимаешь? Влюбилась! Такое случается далеко не с каждой, но вот ей не повезло…
– Да я все понимаю… – Варнава снова перевернул полотенце и приложил к красным щекам. – Какие у вас ногти длинные и острые, Изольда Павловна. Вы, наверное, забыли, что я раненый, что у меня повязка и рана еще кровоточит…
– Замолчи, говорю же тебе… Что я теперь скажу ее матери, когда она вернется? Что не уберегла ее дочку, что позволила ей связаться с проходимцем, у которого роман с покойницей? Ты вообще-то представляешь, что произошло с тобой и Валентиной на кладбище?! Вас же могли убить!
– Я вам, кстати, хотел сказать о том, что сегодня утром убили того самого цыгана, который приносил Елене деньги. В Свином тупике расстреляли целый дом и всех, кто там был…
Изольда оживилась.
– Откуда тебе это известно?
– Я узнал это случайно от одного моего знакомого, которому звонил ближе к полудню, чтобы договориться о квартире. Я ведь теперь бомж. Что-то всех кругом убивают. Вы зря старались – кричали и топали ногами, царапались и кидались на меня, как кошка, – меня же все равно убьют. Я это чувствую. Правда, я не знаю, за что. Никому ничего плохого не сделал, никого не обманул. Возможно, только знаю что-то такое, чего не должен знать, но что это за информация и почему я должен кого-то опасаться – ума не приложу.
– Как будто ты не понимаешь, что это связано с твоей любовницей – Пунш. Цыган, Свиной тупик, кладбище, покушение… Куда уж больше?! Ты бы рассказал, где с ней познакомился.
– А разве ваша племянница вам ничего не рассказывала?
– Нет.
– Елена сама села ко мне в машину, когда я ходил за сигаретами.
– Весьма приличный способ познакомиться. Ну и что дальше? Ты поступил с ней как в сентиментальном романе: привез домой и сделал своей девушкой, даже не разобравшись, кто она и откуда?
– Опошлить можно все…
Изольда густо покраснела. Ей вдруг стало стыдно за свои слова, но они были уже произнесены и сделали свое черное дело: она выдала свою ревность, свою досаду и боль. Конечно, Варнава молод, и ему простительно многое, в том числе и подобные встречи с девушками, пусть даже и с криминальным душком. А в том, что Пунш имела отношение к этой, изнаночной стороне человеческого общества, Изольда нисколько не сомневалась.
Если судить по фотографии на кладбищенском памятнике, эта женщина была необычайно красива. Неудивительно, что Варнава влюбился в нее.
Да, Изольде тяжело было признаться в том, что она хотела бы оказаться на месте этой самой Пунш хотя бы на один день, чтобы почувствовать себя настоящей женщиной, молодой, полной сил и уверенности в себе. Разве может она сравняться красотой и здоровьем с Пунш? Копна седых волос, прокуренный голос, желтоватый налет на коже лица, который Изольда тщательно маскирует светлой пудрой, и усталые, много повидавшие глаза… Единственным, что составляло гордость Изольды, было ее тело. Стройное, упругое, оно хорошо сохранилось и вполне могло бы принадлежать двадцатилетней женщине.
46 
